Вот и первый больной, за ним – первые вести,
Вот и бесы, что в русскую въелись словесность.
Захлебнулись там водкой, возжаждали мести!
Затуманен и тускл взгляд безумный его…
Пусть побудет один – в тишине и покое.
Первый искрится снег, небо здесь голубое.
Богородской травой окурите покои…
И оставьте, оставьте совсем одного!

Хорошо, что исчез он в разгаре сражений!
Холодало… И падали длинные тени…
Хохотал сумасшедший с трибуны на сцене,
Хор безумных из зала ему отвечал!
И метался в бреду он и рвался куда-то,
Изрыгал хрипло маты, то клялся вдруг свято.
И однажды, очнувшись, смотрел виновато
Испуганно в окна… И долго молчал…

Почему, думал, здесь он, что это за местность?
Позади – дикий сон, впереди – неизвестность!
Да, наверное, русская только словесность
Доведет до могилы, лишив сна и сил…
И смотрел он в снега, на березы и ели:
Имитируя жизнь, годы зря пролетели,
Хорошо, что очнулся больным на постели,
Хорошо, что еще никого не убил!

Усмехнувшись, недавнее вспомнил безумье:
Укрепляли в нем злость, озлобляли угрюмо.
Век вчерашний – тяжелые, мрачные, думы,
Век сегодняшний – море и крови, и слез!
Это – весело буйствовал Васька Буслаев,
Эхом здесь отозвался веселый Чапаев…
Светлым ликом мелькнул и исчез Чаадаев
Среди тонких стволов белолицых берез!

Приближался, сгущая спокойствие, вечер,
Принесли и зажгли ему белые свечи.
Хорошо одному – одиночество лечит...
Хорошо излечить себя, вспомнив, как жил!

...Он спокойно уснул, и здесь не было чуда!
О, как много больных к нам прибудет оттуда!
Ему снились – Ремарк, и Уитмен, и Будда,
И – впервые страданьем никто не смутил!

1993 год.