Снег ложится и тает. Смеркается. Свет голубой.
Есть своя притягательность в этой размытости пегой.
В этой зыбкой границе меж летом и долгой зимой.
Между ночью и днем. Между снегом – и таяньем снега.
Есть своя притягательность в радуге после дождя,
В суматохе вокзала, в изгибах горящей бумаги...
Ухожу. И крикливую дверь притворю, уходя.
И щемяще легка притягательность первого шага.
Обаянье окраины. Осень. Неясная грань:
дребезжанье трамвая и жухлый бурьян у забора.
Как трещит на ветру этот бурый колючий бурьян.
Как печален трамвай, уходящий с окраины в город.
Эта вечно осенняя глушь городских пустырей...
В озарении сумерек снег всё ложится и тает.
И сплетённые пальцы. Ни слов, ни закрытых дверей.
Только зыбкий союз меж ладонью твоей и моей.
Ничего еще нет. Ничего. Только пальцы сплетаем.
И сплетённые пальцы ведут разговор меж собой,
На размытой границе –  мечты и вседневного бега.
Снег ложится и тает. Смеркается. Свет голубой
Между ночью и днем. Между снегом и таяньем снега.