В далёком крике журавлином который год я слышу зов
из крепостного равелина - того, лишающего снов,
в ком узнаю черты былого себя, и тех, чей голос сух, -
из шороха страничных блоков, из вороха листвы в лесу,
упавшей в ноги нам прологом коротких заповедей зим.
Я обретаю понемногу слова, которые просил,
прощая косное язычье своим обветренным губам.
Огни нашёптывают притчи, не замечая, как груба
моя рука на лямке жильной крестом уложенных мне крыл,
и как становится всё шире межа отсутствия игры.
Ещё глоток – и шаг в незнанье подъёмной прочности пера.
И больше нет того, кто с нами кричал настойчиво: «Пора!»
В подножье ветхий пятитомник застыл базальтовым щитом.
Над головой - клин птичьей доли, над ним - дорога в отчий дом...