Вдоль по жизни бродя, я изрезал ее собою
на длинные полосы времени. Корчилась плоть ее - явь.
Снова пытался сшить ее взгляда иглою.
Швы расползались, затупился взгляд о ран края.

Пробовал взгляд острить, его вонзая
в дымящееся зеркало сумерек, - внутри него
есть некая тень – дрожащая, вроде живая.
В нее сливаются, заполняют ее до краев даровой

черной кровью ночи отражения молитв,
сгустков памяти, мыслей-бродяг. Этой тенью зыбкой
жизнь тоже мычит, болит,
как болит смычок своей мелодией-скрипкой.

Не заострился взгляд. Я случайно ткнул им
в шмеля из тех, что чуть больше пчел, но
преданнее их выбранному цветку, их жу-жу храним
сквозной звук летнего вечера - челнок,

он эхо перевозит по реке смыслов, льющихся ручейками
из слов. Казалось мне, в этом звуке различаемы были
водовороты и омуты, пороги, что смыслы толкали
в новые звуки, сотканные из водяной пыли.

Я вслушался в глубину звуков. Говорил шмель полётом,
в цветок неспешной ходьбой: «Жизнь – не та, какой ты ее знаешь – не сев
себя-урожая. Взгляд – не игла и слух не струна. Жизнь – не чужая работа,
проданная тебе». – «Кто ты?»,- я спросил. « Я – ты-насекомое, но все,

что ты сейчас есть – это я. В жизнь между взглядом и слухом скользни,
в них с обратной стороны вслушайся, всмотрись. Продольного времени нет.
Песни - завыванья кошмаров чужих. Я – движение воздуха. Нет возни
ни вперёд, ни назад. Миги мерцают - крыльев чешуйки, проводящие свет
вглубь цветка. А ты – свой собственный страх, желаний скелет,
плотью вопросов, ответов обросший. Страх рассей, себя возьми,

пойдём вглубь. «В ночь?» - «Нет, не в ночь. Снами занята ночь.
А сны - это рисунки на обратной стороне твоего взгляда,
которые ты рисуешь и закрываешь от себя собой –страхом, но
и держишь на привязи яви не отпускаешь, мучаешь . Из этого ада

они уходят, улетают, уползают на волю до самых границ тебя ( замечал,
засыпая, желтый огонь по краям явь накрывающей сладкой волны и
красное очернённое пламя в ее глубине? Это границы тебя, ночам
открытые), любят, казнят друг друга, не умирая – играя, там жизнь – нагая. Иные

вещества ее лепят. Твердых тел нет – ни стекла, ни камня, поэтому в пустотах,
в пещерах мягких слов есть тайные лазы в жизнь-клубок, - она
разматывает дороги - поперечное время и полёты
стекают в движения руками, ногами, те – снова в полёты
до самого пламени в глубине и огня

по краям». – «Что за ними?» «Туда идём. Мы явь прошли, сны, но
сумерки, которые тку треньем цветка о ветер, - бесконечно глубже, их
дымная ткань отражает тебя-прозрачного, это отраженье равно
небу закатному, рассветному. Послушай, всмотрись: за словом «стих»

все, что ты есть, что ты дышишь: ты шорох, оставленный ветром стихшим,
ты блик, оставленный стихшим пламенем внутренним, огнем пограничным…»