Девочка-кроха ко мне подошла  и вдруг бряк:
«Хочу, чтоб мои глаза быть все время открытыми».  «Зачем тебе это?»
«В моем внутреннем мире нет самостоятельного источника света,
а если и есть, то я еще не знаю, где включатель и полный мрак

наступает, когда глаза захлопываются  и остаюсь заперта в нем».
«Одна в его темноте?» - «В том-то и дело, что не-а.
Там у меня похожий на колодец или пруд булькающий водоем,
а над ним летают ангелы, рыхлые как попугаи, скажем с Борнео».

«Как же ты их видишь?»  - «Не вижу, но чувствую. А они  не знают,
где  оказались и все падают и этот пруд их телами кипит».
«Это плохо. Они, должно быть, улетели из рая,
и рай без них опустел».  «Послушайте, - она говорит, -

я не кроха-сын, чтоб выяснять что хорошо –плохо, а вы
мне не отец, -мы же из других стихов и вообще не отвлекай-
те меня от сюжета хрупкой канвы.
Я знаете о чем догадалась? Что этот водоем и есть вход в рай,

и ангелы по ту сторону – ангелы , а по эту  - уже попугаи,
и сюда они могут проникнуть, но никак обратно,
и  этот водоем там для них – небо и они  его полетом пронзая,
знают, что высота полета увеличивает пространство рая,
а, значит, смыслу их существования кратна,

но вот тут – то и ошибаются, слету  в ловушку попав
субрая, который я захлопываю глазами.
Вы понимаете, что это значит? - что таких забав
как знание и смысл попросту нет,  и мы живем с вами  

только для того, чтобы с мертвыми ангелами, увы,
делиться вечной темной пустотой внутри нас».  Потом она
сказала: «Они наверное заглядывают в водоем и не видят дна,
но что-то слышат, зовущее их оттуда. И чувствуют, что уже мертвы.

Это ведь более странно, чем  умереть как умирают люди,
да?» - «Не знаю», - выдавил я из себя слова, занявшие собой
все тело, но она не заметила. «А потом они уже умирают другой -
настоящей птичьей смертью, бросившись в мерзкий студень

обратной стороны своего неба. Их зовет оттуда кто-то,
и,  повторяя свое имя, летят на зов мои попугаи ночи.
А я вашего мира подчиняюсь  зодчим –
глазам и, открыв их,  движений выполняю работу,

испаряю жизнь,  движений подчиняясь игу,
как быстрое чтение испаряет книгу
в пустоту, и остается впитывать только буквы взгляду
и тонуть в снегу между ними. Понимаете, надо

спасти этих птах, пусть вечно кружатся в своей
недо-смерти, - ведь как еще их спасти? -
а для этого глаза должны быть все время открыты». Я ей
не ответил и она ушла.  День сдавливая  в горсти,

сумерки потихоньку выжимали  света остатки,
размазывая его по  черному вспухающему телу паука ночи.
Девочка, наверное, уже спит, подумал я, и сон, гладкий,
как забвение,  обволакивает ее ангелов-попугаев и их ловчих,

зовущих их из рая. Кто эти ловчие?- то ли их жизни, то ли их страхи…
Надо мной прошелестела ночная птаха,
превращаясь в свою песнь, вольную, как превращения всех крылатых,
небом объятых.