Легенда о «главной прелести»
Записки автора передачи ”Поющие поэты”
(радио «Новая жизнь». Чикаго)

      Весной прошлого 1998-го  года пригласили меня с концертом в Канаду, а конкретно - в Торонто. Всё прошло довольно славно к взаимному удовольствию сторон. А после концерта, по установившейся традиции, устроители и лица к ним особо приближенные, учинили  небольшую посиделку. Хозяева дома, молодые ребята, только-только ставшие владельцами просторного сооружения, расположенного в уютном  и зелёном районе города, накрыли стол, выставили всё, что Бог послал и, “повесив свои уши на крюк внимания”, стали  ждать от гостя чего-нибудь  внесценического.   А лёгкая тёплая обстановка  действительно располагала к демонстрации “раскованного” репертуара.
      Отыскав  в своей памяти соответствующую ожиданию песню, я приступил к изложению, довольно таки накатаного за многие годы исполнения, вступления к ней. Однако не успел я произнести и двух фраз, как хозяин вскочил, как ужаленный, и через секунду раскрыл перед моим ошалелым взором книгу:
     “Античный шедевр!…Перед школой стоят голые мужчины во всех подробностях! Здесь что- медосмотр? Баня? А девочки, значит, на переменах играют вокруг этого безобразия!” И дальше: “И вот, так через недельку, как раз перед большой переменой, приезжает “Москвич”-полугрузовичок. Из него вылезают двое  весёлых белозубых ребят, вытаскивают ящик с инструментами и начинают при помощи молотка и зубила приводить композицию в культурный вид.”
     Погоди, погоди… Так ведь это же слово в слово то, что я говорю без малого три десятка лет перед моей песней “Лаокоон”! Перелистываю страницу. Рассказ называется  “Лаокоон”!  Закрываю книгу. Имя автора: Михаил Веллер.  “Легенды Невского проспекта”. По возможности спокойно перечитываю весь рассказ, то бишь легенду. Господи, да он и песню мою пересказывает  настолько близко к тексту, что возникает желание поискать сочувствия у окружающих. Они и выражают его, агресивно и настойчиво советуя требовать сатисфакции у автора книги.  Милые мои! Это же легенды!!! Какие к автору могут быть претензии!  Байки они и есть байки…
     И всё же, как стала легендой фабула песни написаной мною в конце шальных шестидесятых, обколесившей весь бывший Союз, исполняемой как со сцены, так и вне её, петой автором и его друзьями. Особенно усердствовал в её исполнении мой ленинградский коллега  и друг Юра Кукин. Ленинградский! Стоп!  Меня вдруг просто осенило: вот где собака зарыта!  Вот вам и легенда Невского проспекта…
     И всё же по порядку.
     В  конце апреля 1969 года компания сравнительно молодых людей (в число которых входила моя семейная ячейка) кормила комаров на берегу Черничного озера  в сосновом леске, вдали от “гэбни” и их стукачей, в традиционном месте наших сборов. Мы только что притопали со станции Занки, галдели, устанавливали палатки, разжигали костёр, - короче: происходило то, что обычно бывает в подобных ситуациях.  Вместе с нашим другом,  уже тогда доктором-астрофизиком Виктором Канторовичем, мы неспеша собирали дровишки для костра.  Говорили обо всём понемногу. Не помню кто из нас первый произнёс слово “ханжество”.  Помню только, что Виктор, как яркий пример этого  порока, припомнил  фельетон о каких-то манипуляциях с обнаженной скульптурой. Не то дорисовали трусики, не то просто убрали с глаз долой.  Припомнили и историю с одесским Лаокооном, что пребывает ныне в сквере у  бывшего министерства Морского Флота. Бедным ребятам (это уже по легенде Дерибасовской) каждая приходящая в город новая власть, в лице матроса, солдата и  крестьянина , считала своим долгом отбить прикладом оружия борьбы за светлое, для кого вчера, для кого завтра, - мужские достоинства у скульптуры греческих борцов за собственную свободу от змея.
         Чем не песня?- подумал я. Всё остальное было делом техники. Но поскольку это был уже 1969 год, “оттепель” на спаде, особенно не распоёшься, я начал изобретать предисловие к песне, якобы опираясь на вышеназванный фельетон и одесскую легенду. Так и говорил: прочитал, мол фельетон и решил с ханжеством бороться его же методами. Далее привожу полностью сочинённое мною вступление к песне “Лаокоон” (которую многие знают по названию данным ей Юрой Кукиным - “Фонтанчик”. Но об этом после. Итак:
           “ В городской музыкальной  школе (город не называю умышленно, но намекаю на Одессу) у директора, страстного колекционера античности, была  небольшая древнегреческая скульптура  работы  родосских скульпторов Агезандра, Полидора и Афинодора, изображающая Лаокоона с сыновьями, сражающихся со змеем. Особо подчёркиваю: со змеем, а не со змием (небрежно касаясь  веянья безалкогольной эпохи). И решил директор установить это произведение искусства во дворе вверенной ему школы. Решил и сделал. Скульптура стояла, дети мирно гуляли вокруг и при этом культурно развивались. Так было до тех пор, пока кто-то из Горсовета, расположенного напротив школы, не усёк это “безобразие”. Тогда появился слесарь с зубилом и убрал всё “лишнее”. Об этом был написан фельетон, а я придумал песню, добавив ещё один поворот действия.” Он то и дал песне, изначально названной “Лаокоон”, дополнительное имя -“Фонтанчик”. Но это было позднее.”
            Вот так  излагал я вступление к песне, следующей за ним. Через год или два по приглашению донбасских любителей авторской песни я выступал  в городе Славянске. Богатенький завод союзного значения выписал к себе сразу трёх авторов: Юру Кукина из Ленинграда, Бориса Вахнюка из Москвы и меня из Харькова. Этот концерт мне запомнился ещё и потому, что впервые к нему была отпечатана настоящая программа выступлений. С нашими фотографиями, биографиями, перечнем исполняемых песен и ещё по одной песенке каждого из выступающих было “тиснуто” на обороте буклета. Юра и я были просто в восторге, а Борис ворчал: “ Ну что тут они написали: Кукин родиля в 1932 году, Вахнюк в 1933, а Дикштейн - в Харькове! Потому что мы с Юркой “москали”, а Григорий свой.”
         Я пел вторым, после Бориса, и уже в антракте Юра Кукин  усадив меня в артистической комнате (дело было в заводском клубе), заставил немедленно переписать слова и “цифровку” аккордов песни “Лаокоон”. Он на ней, что называется, “заторчал” и после того концерта прочно включил в свой репертуар. А ездил он в ту пору по стране уже от Ленконцерта, и репертуарные программки свои сдавал в ВААП (бюро охраны авторских прав), откуда мне незамедлительно поступили бумаги для регистрации произведения под названием “Фонтанчик”, т.е. “Лаокоон”. Как ни странно, это была моя первая официально зарегистрированная песня. Она же была первой песней вызвавшей скандал в репертуарном отделе Ленконцерта, первой моей песней, попавшей  заграницу, и давшей мне валюты аж на 8 наших рублей.  Правда, попала песня в соц. страну, а именно - в Чехословакию (точнее в Словакию), на страницы газеты типа нашей “Литературки”. А соседкой по странице была у меня Вероника Долина с песенкой “Пастораль” (так мне помнится).  Позже эти же переводы были использованы при публикации словацкого сборника нашей авторской песни “Атланты держат небо”.  
       Короче говоря, пел мою песню с моим вступлением Юра Кукин в Ленинграде многажды.  Бывало, что от выступления к выступлению  произносимый текст он “совершенствовал”. Так в одной из имеющихся у меня записей он говорит, что копию скульптуры выставил на обозрение директор детского сада, а фельетон в газете, купленной для определённых целей, я, якобы, прочитал будучи на юге в отпуске. Но в основном, канонический текст не менялся. Если откровенно, то на основную идею, замены генеталий у скульптуры “Лаокоон”, я не претендую. Ибо анектодичная эта ситуация витала в воздухе. Но вступление и детали (детали песни) -мои. И давно. Хотя ещё в Харькове, на моё пятидесятилетие, мне на сцене во время чествования юбиляра, вручили посылку с надписью: “Запасные части к “Лаокоону”. Обратный адрес: ”Париж”, тем самым утверждая моё право и на детали скульптуры. Читая текст песни, приведенной ниже, профессионалы заметят мне, что оригинал скульптуры находится в Ватикане. И будут правы. Но хорошая копия есть и в Лувре. Кстати, об упомянутом в рассказе  Веллера писателе-юмористе из Ленинграда Семене Альтове. Когда выступая в моём родном Харькове он прочитал рассказ “Геракл”, то тут же получил записку: ”Зачем у Дикштейна сюжет стащил?”.  Будучи человеком не только талантливым, но и совестливым, страшно смущался, но это уже легенды харьковских окраин. А может и впрямь моя песня стала легендой Невского проспекта?   А с легенды что взять?  Для полноты изложения осталось дать вам, мои читатели, полный текст песни. Так сказать, первоисточник. Прочитайте. Потом откройте книгу “Легенды Невского проспекта” Михаила Веллера, что вышла через 29 лет после написания песни и придуманого к ней вступления.  Сравните сами. Кстати, книга написана увлекательно. Более того, талантливо. И к её автору, повторяю, у меня претензий нет. Недавно был у нас в Америке (и , естественно, в Чикаго) Юра Кукин. На концерте пришла ему записка с просьбой спеть этот злополучный “Фонтанчик”. Он посетовал, что подзабыл слова и обещал спеть в следующий приезд.  А вечером мы погрустили на тему “ускользающего авторства”. Но было нам совсем не обидно. Разве что чуть-чуть досадно.  А чего, и самим не понять. А песня,  вот она:
               

Лаокоон
(Фонтанчик)

Город маленький на юге,
Где в сердцах и страть и пыл,
Где всё знают друг о друге,
Даже то, что сам забыл,-
Потянуло на культуру,
Выствляют на газон
Знаменитую скульптуру
Имя ей - Лаокоон.

Вточь такую, как в Париже,
Но поменьше раза в три…
Мышцы разные наружу
Выпирают изнутри.
Хоть героев породили,
Строй не тот, не та среда,
Но змею они давили,
Как ударники труда.

Но заметили где надо,
Что напротив детский сад,
И небось видать из сада
Тыл и профиль и… фасад!
Может просто пожурили,
Только явно неспроста,
Аккуратно обрубили
Неприличные места.

Вот тогда случилась драма
И глазеть бежал народ,
Как белеет свежий мрамор
Там, где грешный был перёд!
В Академии, не ниже,
Был скандал от тех вестей
И заказаны в Париже
Были копии частей.

Изготовлены с натуры…
Только, черти их дери!
Наша копия скульптуры
Чуть поменьше… раза в три!
И поскольку рядом дети -
Прочь шедевр мировой…
Лишь остались “штуки эти”,
Как фонтанчик питьевой.

Вот такая “легендарная“ песенка оказалась.  И ещё одну притчу присовокуплял я иногда к исполнению этой песни. Подсказал мне её на этот раз мой знакомый, преподававший “Историю искусств»  в  Институте Культуры в нашем городе. Он говорил, что об античных скульптурах иные студенты повествуют примерно так: “Древние скульптуры дошли до нас в ужасно изуродованом виде. У них нет рук, ног, голов, но главная их прелесть сохранилась”.