Автор нередко употребляет в трудах своих праведных слово «графоман». Настало время объяснить, что имеется в виду. Графоман – это не неспособность хорошо писать стихи. Графоман – это психология. И в первую очередь – психология отношения к талантливым людям, более талантливым, чем он сам. В какой мере и степени реализуется его зависть и в чем. Способен ли он держать ее в себе, толкает она его на самосовершенствование или – ни неблаговидный образ жизни. Как хобби (гадить – для души). А иногда – если это литературный работник – и как профессию.

Это довольно типичный персонаж в современной литературной жизни. Такие есть в самых разных городах. «Узнаваемо, знакомо» – таков был отклик рецензентов на литературных сайтах по прочтении этой притчи. Каждый вспомнил кого-то подобного.  

Может случиться такая история. Вполне жизнерадостная поначалу. Два молодых поэта, оба довольно интересных, вместе начинают творческую деятельность, что-то совместное создают и придумывают, и – совместно же – смеются над графоманами, а особо опасных, – которые забивают таланты и не дают им ходу, – вместе осуждают и даже протестуют против них.

А по прошествии лет выясняется, что разница в даре и творческих успехах двух этих людей огромна, и тот, кто менее талантлив… уходит в графоманы. В число ненавидиящих все одаренное, мешающих ему жить. Бьющих по ранимым душам. Это происходит не сразу. На самом деле мучительно наблюдать за этим переходом, это истинная борьба человека с самим собой. Он честно пытается над собой работать. Его бесконечно жаль. Ему хочется помочь. Поддержать. Вдохновить. Но жалость проходит, когда он сдается. Полностью отдается психологии графомана – талантоненавистника. Вредителя. И, конечно же, в первую очередь – тому человеку, который его до этого невольно «довёл».

Может быть, своей поддержкой и вдохновлением? Вполне. Конечно, любому будет обидно, если он неделю бился над стихом, пришел показать его другу – а тот в считанные минуты переписывает его в три раза лучше и ярче – и возвращает, как шубу с барского плеча. Тут уж другу не респект и не уважуха. Он должен был быть более чуток… Но если быть чуткими с подобного рода людьми, если их «понимать»… Как сказала одна поэтесса: «Понятые – борзеют».

Можно заметить, что все это происходит далеко не со всеми, кто пишет плохие стихи. Автору доводилось общаться с самыми разными людьми, которые пишут, скажем так, средне. Одни их них прекрасно понимают свой уровень и ничего особенного не ожидают, просто развлекаются, другие – начинают упорно учиться, постигать теорию стихосложения, читать классиков и современную поэзию, улучшать свои способности, третьи – понимают, что это «не их» и перестают писать, реализуют себя в другой области. Самая злая графоманская чупакабра – это та, которая, не растя себя и завернувшись в ничем не обоснованное самомнение, может, даже перестав писать, или вынуждая себя иногда писать только потому, что «так надо», остается в литературе. С целью сладострастной реализации психологии графомана – наносить удары (нередко в спину) талантливым и ранимым людям. Чуть учует такового – сразу пакостить и наслаждаться.
Такие Царевны Жабы очень востребованы в Писательских Стаях. Особенно тех, которые не литературой занимаются, а Делают Вид, Что У Нас Тут Литература. Что литпроцесс у нас движется вовсю. Обычно в таком процессе не смотрят на литературный уровень, важен толпизм. В котором наша героиня обязательно найдет себя.    

Например, она заведет литературную Студию – для детей или молодежи. Из этой студии будут планомерно выдавливаться все самые одаренные и неординарно мыслящие дети. Чуть у них стих выйдет за уровень осень-листики-река, расскажет о чем-то более сложном и неожиданном, так ребенка обольют презрением, да как минимум невниманием, опаской, чуть ли не вслух назовут его творчество «бредом сумасшедшего» или как-то еще подобным образом, дадут понять, что он неполноценный или еще что-то в подобном роде. Могут сделать это очень грубо. А могут тонко и мягко – но не менее обидно. Или этот талант попытаются переделать под стандарт. А если не переделается… Зато будут поошряться посредственные «хорошие девочки» (мальчиков там обычно мало), усредненно мыслящие и пишущие, зато заглядывающие в глаза руководителю. Это – главное. Руководителю не нужно, чтобы кто-то был талантливее ее. Еще бы, если наша Царевна Жаба даже не способна самостоятельно писать стихи, без работы над ними редактора (да и то, если тот – сам поэт) не в состоянии вырваться за штампы своего ограниченного мышления. И это существо обучает детей поэзии! Слава Богу, что нынешний молодой поэт не настолько глуп, чтобы ходить в подобные студии, а если и пришел – увидел, все понял – то больше и не появится. Хорошо, что нынешнему молодому поэту и без того есть, куда идти. Да хоть в интернет. Даже странно вспоминать, что некогда эта «руководитель» сама была в числе бунтоватой молодежи, протестующей против косности «староверческих» лито. Сейчас она – элемент каменного века поэзии, и это «как здрасьте».  

Если она организует Литературный Семинар (и такой грех с ней случается), то пригласит вести мастер-класс поэзии учительницу русского языка из провинциального города, а не человека, имеющего опыт мастер-классов в Москве и др., разбирающегося именно в современной, в том числе и молодой, литературе вполне на уровне. Нашей Жабе нужно, не чтобы участников научили чему-то (да хотя бы разговаривали с ними на современном уровне, а не языком  коммунистических лито), а чтобы, опять же, на семинаре не было никого талантливее ее самой. Перед семинаром ничтоже сумняшеся решается, «кого мы заплющим, а кого поощрим». Удивляет, что «плющат» таланты, а поощряется пушистая серость? С семинара молодежь уходит, плюясь. Жалуясь на потерянный день. Но это не важно. Ведь никто в Стае не скажет, что все это «отстало» и «пошло», ибо сказать некому. Потому что здесь не литература – здесь Делают Вид. И, в общем-то, все равно, что творится, лишь бы творилось хоть что-то.

Или Царевна-Жаба начнет выпускать некое литературное Издание. Газету там или Журнал. Не сама – у самой кишка тонка. Под патронатом Кого-То. Очень скоро главной задачей ее станет «набить его материалами и забыть», и главное – не потерять звание и «понты» редактора или там издателя. А значит, все живое, попадающее в издание, будет уничтожаться на корню, превращаться в трупный шлак: статьи – урезаться до степени конспекта: состоялось-присутствовали-официальные-лица-сказали-речь-о-пушкине; стихи – не дай бог какое новаторство или биение жизни! Никакого творческого свободомыслия, не приведи господь собственное мнение о литературе вообще, и о Стае в частности… Прочь даже – и описание чего-то иного, кроме осени. Чтобы только не допустить крамолы, а то ведь место и понты будут потеряны, или как минимум, станет «не все спокойно». А что Издание невозможно в руки взять без дрожи, так это никого не волнует. Как с Неуловимым Джо – поскольку его никто не ловит. Издание никто не читает. Мы помним, что в этой Стае – Делают Вид.

Для чего же все это нужно нашей героине? Может быть, это нереализованная «воля к власти» с тайными мечтами стать Председателем Стаи? Так и напрашивается  сюда  образ Долорес Амбридж из книг и фильмов о Гарри Поттере. Карамельно-пирожная дамочка в розовом жакетике, с улыбочкой и – змеиным сердцем, ненавидящим все живое вокруг. Все живое, искреннее, дышащее, одаренное, нестандартное. Уничтожительница и стандартизатор. Это – как хобби, точнее даже – форма душевного разврата – в самоупоении таковым. Кинематографистам очень удался этот образ. Если взять его и перенести в нашу Писательскую Стаю, то это и будет Царевна-Жаба. Так же ненавидящая всех писателей вокруг себя и все литературные мероприятия, на которые вынуждена ходить, так как работает в литературе. Вот только власти у нее поменьше, чем у Амбридж. Вся «власть» нашей графоманки заключается в том, чтобы оплевывать ядом (или даже грязнее) своих же собратьев-писателей, если это безопасно. В свое непосредственное начальство она не плюнет. Да и в тех, кто «пасется» рядом. С ними еще пастись. Им нужно заглядывать в глаза. Так что даже самоупиваться она в должной мере не может, оттого страдает еще больше. Зато будет самозабвенно оплевывать тех, кто не из этой Стаи, кто далеко или кто слишком интеллигентен, чтобы отвечать на подобное, опускаясь на ее уровень.

Может дойти такой графоман и до очень нечистоплотных поступков. Например, обнародования личной переписки или просто вынесения на публику каких-то абсолютно личных частей жизни других людей. Причем нередко – полоскать чужое белье на каких-то серьезных Заседаниях. Интриганство, да еще и без утонченности истинного, уважающего себя интригана. Плоское и пошлое. Здесь вспоминается другой фильм – «Служебный роман», где один из самых малоприятных героев вынес на партком личные письма очень хрупкой и ранимой женщины. Слава богу, у этой женщины нашелся рыцарь-защитник в лице главного героя, который впоследствии чуть не пострадал за это от мелкой мести малоприятного персонажа. Таким же персонажем выглядит наш графоман. А вот рыцаря, который защитил бы своих коллег от ее посягательств на их личное пространство, от мерзостей и грязи, – сейчас не доищещешься. Все они остались в советской эпохе, да и то – лишь в ее фильмах. Стая будет самозабвенно слушать то, что несет Жаба. И поддакивать ей. Писатели вообще любят сплетни. А провинциальные – с какой-то особенной похотливостью. Не странно: в маленькой литературе, по большому счету, нечем больше заняться, а в большую их не берут.

Так для чего же все это нужно нашей героине? Какую тяжелую душевную травму она так лечит? Какую карму отрабатывает? Они могут быть самые разные, список комплексов известен всем. Но главное – это бесконечное страдание от того, что Бог отсыпал ей так мало таланта, что как его ни развивай, а реализовываться придется в другом – в жабстве. Иначе – больше негде.

Добрый человек, если встретишь графомана, пожалей его. Попадется тебе на пути Царевна Жаба – погладь по головке, ибо ей очень, очень плохо.

А автор из сострадания напишет об этом короткую скромную притчу. Ну и что, что объект того не стоит. Ведь посвящали же классики свои рассказы людям маленьким, очень маленьким и даже ничтожным.