Патриотическая поэзия – само по себе, безо всяких причин,  явление весьма неоднозначное. Но у нас в Крыму имеется причина, применительно к которой это понятие становится еще более спорным. Название у этой причины короткое – Крым. Недавно автору этих строк довелось прочесть статью британского журналиста, побывавшего в Севастополе и решившего написать о своей поездке статью «для своих», т.е. для британского читателя, Так вот, он назвал Севастополь самым абсурдным городом в мире. То же самое, думаю, можно сказать и обо всем Крыме – это самая парадоксальная точка планеты.

Думаю, не стоит напоминать о судьбе полуострова, в 1954 году одним росчерком пера подаренного Россией (точнее, ее тогдашним генсеком) Украине «в знак дружбы». О том, что тысячи русских людей вдруг в один миг, никуда не переезжая и даже не сдвигаясь с места, очутились в другой республике – номинально равноправной в составе Союза, а на деле всё же являющейся «младшим братом». Но проблема была не в этом, а в разнице (как ни старались это сгладить) культур и менталитетов, представлений о мире и человеке… Нет, конечно же, если бы клочок земли, на котором ты живешь, вдруг стал собственностью Японии (слава Богу, Курильским островам удалось от этого «отвертеться»), было бы намного сложнее. И все же… Многие из тогдашних крымчан сразу же переехали «назад» в Россию. Но лишь часть. Потому что Крым – кому бы он ни принадлежал – это такое место, которое очень трудно покинуть, тем паче если ты там родился и вырос, а то и поколения твоих предков… Но даже те, кому судьба подарила встречу с Крымом и возможность поселиться там в зрелом возрасте, едва ли смогут так просто расстаться с этим удивительным уголком природы и человеческой ментальности.

Казалось бы, прошли годы, сменились поколения, боль «отлома» от матери-Руси должна была бы притупиться, сгладиться… Но тут развалился Союз, Россия и Украина стали отдельными, абсолютно разными странами. Что должны чувствовать россияне, русские, живущие в Крыму, и их потомки – составляющие при этом большую часть населения полуострова? Иностранцы, нацменьшинство, эмигранты – и это притом, что никуда они не эмигрировали, не переезжали, не покидали насиженных мест и своих домов. И не покинут. Как бы ни тяготила их жизнь в пределах иного государства, но расстаться с Крымом – ни за что! А потому и приходится им иметь как бы две родины: как сказал киевский поэт Александр Кабанов:  «…пил за Отчизну.ua, плакал о  Родине.ru…». Если даже в Киеве русские люди это чувствуют, то что и говорить о Крыме – он просто переполнен вибрациями, эманациями, энергиями, обращенными к России, Руси, праматери и первоисточнику наших разумов и подсознаний… При этом никто вовсе не ненавидит Украину – пока она не вмешивается в нашу жизнь, никто ее не трогает.

Но ведь она вмешивается, да еще как! Запрещает нам быть русскими! «Хотите быть русскими – езжайте в Россию». Но мы не желаем ехать! Мы любим Крым. А полуостров целиком вместе с нами и всеми нашими чаяниями Россия почему-то «забирать» не хочет. Хотела бы – давно бы просто выкупила, али ей не на что? Но не берет почему-то… Как сказал российский писатель Виктор Ерофеев: «Мы любим родину, а она нас – нет. Родина наша молода, зелена, чувства ее еще не развиты. Она еще не научилась нас любить». Вот так и висит полуостров меж небом и землей – со всеми нашими стремлениями и надеждами, со всеми нашими противоречивыми мыслями и чувствами. И с нашей неоднозначной, спорной, непредсказуемой патриотической поэзией, не могущей определиться, патриотизм по отношению к  чему именно она воспевает.

Поэтому не удивительно, что поэма с говорящим названием «Глядя в сторону России из Крыма», будучи написанной в Крыму и крымчанином, опубликована не где-нибудь, а в Москве (Литературный альманах «Эолова арфа», 2009). Едва ли украинское издание, даже русскоязычное, позволило бы себе такую публикацию…

Автор поэмы – керченский художник и поэт Борис Васильев-Пальм – человек того самого поколения, на чьих глазах произошло пресловутое «дарение» Крыма. Даже несмотря на то, что он не «абориген» Крыма, а «был занесен туда Судьбой», он не смог там не остаться и не начать считать его своей родиной.  Он, тогда еще очень молодой, но уже душевно развитый и творческий человек, не смог не понять и не прочувствовать во всей полноте эмоции, связанные с потерей дома, хотя из дома-то он и не выходил. Растерянность, неприкаянность, отсутствие четкого ориентира в жизни, внутренние метания, перешедшие в метания по жизни, по стране, по профессиям… Отсутствие надежного тыла, уверенности. И все это породило в душе протест, даже злость, которая вылиться смогла только сейчас, когда автор открыл в себе поэтический дар,  став источником вдохновения для стихов и этой в высшей степени хватающей за душу и проникновенной поэмы.

О чем она? Да все о нем же, о «подаруночке». Об этом скорбном и странном подарке – Крыме. Автор называет его именно на украинский лад – «подаруночком», этим нестандартным словом подчеркивая мелочность и необдуманность, чуть ли не случайность «жеста» «дарителя» и трагизм невольных участников этой мимолетной «акции». Автор подчеркивает, выпячивает эту тему, упоминание о ней в том или ином контексте проходит по произведению многократно, более десятка раз:

Впрочем, я отнюдь не ссыльный,
Мы с крымчанами – «подарок».
_________________________
У меня страну родную
Отобрали, не спросили…
(Я зову на суд, не к мести),
Нынче дом мой вне России,
А ведь он на том же месте.
________________________

Я родины лишён, границ не нарушав,
Граница возвелась меж Родиной и мною:
Я иностранец в ней, хоть свой вокруг ландшафт!

Но горше всего звучат строки:

Руси не убыло от Крыма вычитанья,
А там не прибыло, куда его приткнули.

Как будто и нет Крыма вовсе, будто исчез он с карты мира. А разве это не так? Быть может, потому поэт и стремится обратить внимание как можно большего числа людей, буквально  всего мира на эту нервно пульсирующую точку на карте, смело заявляя о себе, что в Крым он занесен Судьбою не просто так, а с некоей миссией-задачей: «Быть может, я в Крыму – России резидент, – /Посланник Правоты, от Истины агент». Говорить правду, вещать от имени Истины – нелегкая задача. И неблагодарная. Всегда найдут, к чему придраться, за что зацепиться. Но автор берет на себя такую смелость – и это главное.

Постоянное повторение в поэме крымского рефрена вовсе не означает, что автор зациклен на одной идее. Нет, рассматриваемое творение многогранно. Это поэма-биография – человека, прожившего нелегкую, но безумно интересную жизнь. Нет, его нельзя назвать «ровесником века», но все же многие события истории столетия прошли перед его глазами, а также перед глазами его родных и  близких, о которых он пишет с теплом и уважением. И таким образом перед нами открывается панорама жизни России ХХ века… нет, Союза… И все же России. От ее дореволюционного уклада, отраженного в главе о старых фотографиях, о том, какие были люди тогда:

Нам, грешным, дорога деньгой в руке синица,
А те предпочитали в небе журавлей…

Через появление красного террора к становлению социалистического общества, а затем – к его развалу. Русские – древний, гордый народ, и большинство из них никогда не хотело быть коммунистами. Как же так получилось? Это был обман, самый простой и плоский. Обман, приведший к трагедии. И все это переживали люди, дорогие сердцу автора.
Вот мама героя. Сколько душевности вложено в строки о ней! И как больно читать:

Мама моя, коль на то, – умерла от инсульта,
Вспомнив, как в детстве домой к ним задолго до культа, –
Тоже тогда (и не год) голодала семья,
В виде «актива» пришла подсудимых скамья
И, угрожая наганом, – в стране, дескать, голод, –
Всё из кладовки сгребала под серп и под молот…

Отец героя – необычный человек. Он был охотником и лесником («… по глухим местам олени, парус, лыжи / Его носили так, как века рок велел, /Чтоб он не попадался на глаза чекистам…»), и только поэтому его «не нашло» НКВД, и только благодаря этому он «не погиб, точнее – уцелел».

А вот и «дед по маме, Петр», служивший при церкви, и даже «далекий предок Пальм», защищавший Севастополь во время Крымской войны. Как не подумать тут, что именно Судьба привела автора-героя в Крым и вселила в его сердце такое неравнодушие к своей новой родине и ее тяжким реалиям.
О себе, своих занятиях автор пишет скупо.

И кем я, по земле скитаясь, только не был:
Директором, стрелком, рабочим… Ворошить
Всех заработных плат не стану…

Да и зачем «ворошить» все это, когда призвание с самого детства – и это подчеркивалось многими совпадениями и знамениями – было одно: стать художником. Причем в идеале – художником при храме, иконописцем. Об этом герою с самого детства говорило буквально все, весь мир, земной и небесный. И даже создавая поэтические произведения в настоящее время, автор не перестает быть художником. Он мыслит красками, пишет цветами, чувствует оттенками, именно потому ему удаются потрясающие лирические отступления, украшающие гражданскую поэму, как драгоценные броши, и чуть снижающие – до нужной гармонии, которая есть признак истинного искусства, – социально-политический накал.

Зато усиливая и углубляя другое начало произведения – духовно-философское. Да и лирическими в полной мере эти этюды называть нельзя – они не просто для красоты, а несут в себе какой-то вывод, некую максиму, или же, напротив, теорему, требующую доказательству. Поэтому назовем их «лирико-философскими».
Например, описывая, как он в детстве знакомился с цветами-красками этого мира, пробуя их в прямом смысле слова на ощупь «на баштане»: красные помидоры, зеленые огурцы, фиолетовые баклажаны…, как бессознательно молился радуге (сознательно тогда никто ничему не молился), пытался постичь голубизну неба, – он сетует на то, что большинство людей не видит и не замечает всего этого в мире, «Где алчность – мрака ткач,  а глупость сквозняки \Рожает и свистит, в безверья щели дуя…».

Или, рассказывая, что «у птиц – у каждой – почерк свой: /Орел идет в зенит кругами, /А стриж летает по кривой,/ В полете аисты и цапли /Стреле подобны и копью…», он не может не возмутиться тем, что люди все одинаковы, шаблонны, причесаны под одну гребенку – как это было принято и поощрялось в Советах, – и до сих пор не научились отличаться, не раскрыли в себе индивидуальностей:

Мир над землей необычаен,
Но это многим невдомек.
Тем, что уперлись в землю взглядом,
Стыдясь поруки круговой,
И видят только то, что рядом,
И ничего над головой.

А как красив и искренен пассаж, описывающий детство героя на Украине, красоту ее природы… Автор в порыве восторга восклицает: «Мог  ли в тебя, Украина, пацан не влюбиться, /В песни твои мелодичные, в девичьи лица?». И тут же рубит с плеча, прямолинейно и жёстко: «Но, переживши с тобой и беду, и нужду, /К собственной Родине я не прощаю вражду».

Но наиболее силен лирико-эпический эпизод о волнах. Пусть, пишет автор, лучше человека восхищают морские волны в свете рассвета и заката, чем сами люди будут превращаться в смертоносные волны, как когда-то: «…российская жизнь… /Сюда [в Крым] две волны накатила. Одна была белая, /К Босфору лицом, а другая, штыкастая, – красная». Поэт называет себя нечаянным отпрыском белой волны, и судьба его – вечно убиваться по ее тяжелой доле.

Да, не очень-то жалует автор поэмы октябрьскую революцию 1917 года. Более того, искренняя ненависть звучит в строках, описывающих этот чудовищный период в жизни страны, безжалостные в своей точности рождаются метафоры: «Русь, рожая монстра, корчилась…» – можно ли сказать более ёмко и сильно о становлении «красного» государства? А такие простые и понятные слова, как «Вслед революции является террор – /Любовник смерти, квинтэссенция пороков… /За гильотиною грядет голодомор…» – они звучат как пророчество о той революции и всех последующих. А более всего ненавидит поэт перемены 17-го года по двум причинам, первая из которых в том, что «в концлагеря целой нации цвет… сгоняли», что многим лучшим людям Российской империи пришлось в эти «окаянные дни» (эпитет И. Бунина) принять изгнание, лишение свободы и даже смерть. Автор искренне не понимает, как такое могло произойти, как такие люди могли вызывать чей-то гнев. «Посмотри, какие лица /У людей до революции! /На таких могли озлиться /Только нелюди…», – пишет он, всем сердцем своим переживая за их судьбу: за «царевича с сестрицами», за каждого пострадавшего русского интеллигента, даже за «кулака», которого босяки объявляли таковым только для того, чтоб иметь причину разграбить его поднятое тяжелым трудом, а вовсе не «мироедством», хозяйство.

Вторая же причина ненависти автора к революции еще более существенна и важна. И в раскрытии ее мы уходим из земной плоскости поэмы (составляющими которой являются лирика, политика, история, яркие образы, афористические размышления – широкое полотно, но горизонтальное), и переходим в плоскость вертикальную, небесную, духовную. И лишь для того, чтобы услышать набат возмущения и слезы страдания автора о том, как была «отменена» в советской стране вера в Бога. Как целых 70 лет «куражились» безбожники, заменив иконостасы портретами вождей, запрещая церковные праздники, заставляя тех людей, кто еще сохранил веру, прятать ее в глубине своей души: «… дочь священника – моя родная мать – /Скрывала, что в стране по вере в Бога тризна – /Кощунственный обман, что веру отнимать /Предписано в обмен на дьявольскую веру…». В этом аспекте автор и себя совершенно не щадит, говоря: «Как большинство – по советским понятиям – жил», а значит, – жил без веры. «Ох, плененный с детства бесами,/ Был от Бога я далек, /Куролесил…», «Я плясал и пел с изменами /В свете дьявольской свечи…». Но не только советский строй обвиняет поэт в том, что его душа была безбожна. И сам по себе он «постарался», о чем прямо и беспощадно пишет: «Я правде с красотой, случалось, изменял», «Из красоты я кумира себе сотворил». Почему красота – страсть любого художника, то, что призвано «спасти мир», в словах автора поэмы превращается в отрицательную категорию? Потому что та красота, которой увлекался герой по молодости лет, живя в безбожной стране, не была одухотворена. Более того, она была нечиста и растлевающа, делала человека «гордецом, эгоистом». И ныне, когда вера в Бога возвращается – потихоньку, но все же – и красота становится другой. Автор по-прежнему остается художником, но теперь его притягивает церковная живопись и вообще церкви, а сильнее всех одна из них – самая драгоценная его сердцу:

Прихожу в себя под стенами
Церкви города Керчи.

И этот храм – Иоанна Предтечи в Керчи –

Свидетеля событий за тысячелетье,
И гиблых и благих – свидетеля эпох,
Не призван ли со всех сторон запечатлеть я,
Коль как художник стал (есть мнение) неплох.

И он старается, изо всех сил стремится хотя бы прикоснуться к этой одухотворенной красоте, которая врачует душу, обратиться к ней всеми доступными ему средствами:

Вот так я в первый раз в любви своей признанье
Предтече Иоанну высказал в стихах,
Но раньше лет на пять художника призванье,
Подвигло, как бы крест поставив на грехах,
Кистями на холсте при ясном солнца свете
С молитвою без мзды создать его портрет,
И лучшей у меня пока работы нет…

И такое творчество очищает запятнанный дух автора, заставляя писать покаянные стихи и молитвы: «Прости мне, Господи, стихи, /Что нашептали в прошлом черти…», «Сыне Божий, распятый, ради грешных воскресший, /Не суди меня строго за учительский тон. /Если в дебри гордыни заманил меня леший, /Если продал я душу во тщеславья притон, /То прости и помилуй…» Пришли к автору и его личные прозрения о том, как можно спастись и что главное в этой жизни, – и он спешит поделиться ими с читателем:

Жизни лучшая награда –
С посошком сама дорога.
Не себя искать лишь надо,
А искать-то надо Бога!
____
И осенило: мир спасет не красота, –
Коль суждено спастись, – спасемся верой в Бога.

И потому так радуется автор, а вместе с ним и читатель, тому, что в настоящее время, когда «откуражились» советские безбожники, вера возвращается, и многие люди снова приходят к храму: «Впрочем, и тут положенье не так безнадежно, /Кажется мне, население мене безбожно, /Чем поколение красно-бредовых идей…».

Да, действительно, вера возвращается, но с таким трудом и так через силу, что автору поэмы этого мало – и ему даже хочется подтолкнуть к этому современников, выступить чем-то вроде пророка (что для поэта – явление совершенно естественное), поэтому он приводит очень интересное доказательство существования Бога – «Доказательство от лингвистики». В нем утверждается, что «о небывалом речи не бывает», т.е. то, чего «нигде от века нет», не имеет словесного обозначения. «А Бога, что о Нём ни говори, /Всех языков имеют словари». Здесь позволю себе не согласиться с автором – и не согласиться вопиюще: ведь Микки-Мауса или Шрека тоже нет, это выдумка человека, а слова, их обозначающие, есть, и не только слова, а целые системы образов. Поэтому нельзя ТАК доказывать существование Бога (ведь если Он  – выдумка человека, то тоже может иметь и имя, и систему представлений). А вот второе доказательство, приведенное в той же главе, мне показалось очень сильным:

Так вот, явленья невидимок вроде –
Лишь для бесчувственных отсутствуют в природе.
Допустим…
Твой телевизор не берет программу «Акт» –
Доказывает ли сей прискорбный факт
Ее отсутствие в самом эфире?

Действительно, если твоя душа не чувствует Бога, это еще не значит, что Его нет. Да и вообще, нам всем доводилось слышать фразу: «Если Бог тебе нужен – Он есть, если не нужен – Его нет». Наверняка, исходя их этого постулата, и прожил СССР 70 лет без Бога. Однако Его «ненужность» насильственно и болезненно вбивалась тогда в головы и сердца, не желавшие это принимать. Многие так и не приняли, хоть и сильно пострадали за это. Все мы с прискорбием и почтением знаем о недавнем причислении к лику святых ряда «советских мучеников».

В том числе и благодаря этому вера в человеческих душах не сдалась и теперь проклевывается все сильнее и ярче, даже несмотря на то, что «Мамона теперь искушает людей», «Не Бога, не себя шукают, – к власти брода». Но все это преодолимо, если на территории России восстанавливаются храмы, звучат духовные песнопения и колокольный звон. Как пронзительна печаль поэта о том, что его родители, верующие, но вынужденные скрывать свою веру, уже ушли из жизни и не смогут услышать этот звон: «…как после запретов /Их детства музыка плывёт… Призывом жить без потрясений, / Напоминаньем: с нами Бог…». Не бывает веры без печали. Истинная вера предполагает уже то, что покаяние, осознание своих грехов невозможно без слез, без горечи за самого себя и свою внутреннюю чернь. Но и надежда есть на то, чтобы ее отмыть, отскрести душу от греха и спастись.

Недаром кощунственное для себя слово «атеизм» автор поэмы подчеркнуто рифмует в блестящем каламбуре с биологическим термином «атавизм». А это слово означает: «нечто ненужное, лишнее, признак в организме, свойственный отдаленным предкам, пережиток». Именно пережитком в «организме» России, навсегда отторгнутым и забытым, должен стать атеизм. А вера и мысль о спасении должны стать довлеющими в жизни русского человека. Только тогда будет спасена страна, когда спасется каждый ее житель.

И, тем не менее, автор сомневается в собственном спасении. Потому что одну из важнейших заповедей даже при всем старании он выполнить не способен:  «Я врага не сумею, как себя, полюбить, /Особливо – вражину терпеливой России». И таким путем мы снова возвращаемся в политическую ауру поэмы, но на этот раз – уже одухотворенную. Насколько мы помним из истории России, не всегда нужно любить врагов и подставлять левую щеку. В свое время преподобный Сергий Радонежский благословил Дмитрия Донского на бой с Мамаем, а о подвиге монаха-воина Пересвета можно и не напоминать… Так и наш герой имеет право на возмущение и противостояние – по мере сил – всему тому, что по его мнению, оскорбляет Россию, клевещет на нее.

Например, совершенно прозрачна глава «Причем тут  Россия?», где эпиграфом стоят строки И. Бродского: «Кадры, снятые в Афганистане: … по пустынной равнине ползут РУССКИЕ танки – и всё… Мне стыдно за Россию». Автора рассматриваемой  поэмы это прямо взбесило: так перепутать Россию и Советский Союз! Назвать советские танки русскими! Ведь это же совсем другое государство. Тогда не было России как страны. Она есть сейчас, да и то лишь только проклевывается из чудом выживших почек сгнившего советского дерева.

Поэтому, по мнению, автора, она нуждается в защите. Даже такой посильной, какую может оказать лично он. Автор вовсе не преувеличивает свои возможности,  напротив, умилительно умаляет их, сравнивая себя с ребенком: «Видно, я заступился, как случается детям, /Защищать матерей кулачком – будь здоров!». И, тем не менее, лучше такая, «детская», защита, чем вообще никакой. Чем полное равнодушие к своей стране и ее судьбе. Читатель этой поэмы, я уверена, лишится такого равнодушия навсегда – и не сможет не лишиться, настолько пронзительны строки.
В том числе о том, как горько автору, а с ним и тысячам людей, что они теперь в другом государстве, хотя их «дом на том же месте». Как тяжело оттого, что украинцы «от России открещатились» и тянут свою страну «в болото НАТОво», что на Украине притесняются русские и русский язык – и много чего еще. Украина – страна абсурда, и во многом такой ее делает насильственная украинизация. Многие жители Львова и близлежащих городов (тоже неоднозначные точки на карте), чье детство пришлось на начало становления молодого украинского государства, сейчас с ужасом признаются: «Я всегда на полном серьёзе думал, что Иисус Христос – украинец, и Его Мать – Дева Мария – украинка. Представляете,  каково было моё удивление,  когда я прочёл, что это не так? Меня так учили. Я изо Львова. Нам всегда рассказывали о том, что украинцы – самые лучшие, что Украина – самая прекрасная страна. Там всех учат, что Иисус Христос был украинцем» (цитата из газеты «Русская правда»).

Да, как в известном анекдоте: страна прекрасная, но …нутая (да простят мне читатели мой французский). Это страна контрастов и  множества странностей, и, как считается, именно потому, что в ней есть русские, много русских. И у них имеется свое мнение по поводу того, как должна жить и развиваться страна, с кем «дружить» и сотрудничать, а кого избегать. И это мнение в корне не сходится с «официальным». Потому Украина прилагает немыслимые силы к тому, чтобы очистить свои «уделы» от этих «пришлых», но постоянно забывает о том, что «пришлые» на этой территории – как раз таки не они. Как писал в своем репортаже уже упоминаемый нами британский журналист Питер Хитченс: «Это чушь – пытаться вытеснить Россию и русских с широких просторов Украины и берегов Черного моря. В этой части мира Россия просто есть. Вытеснить ее – это все равно, что передвинуть Гималаи бульдозером».

И, тем не менее Украина все равно пытается эти «Гималаи» передвинуть. И кто узнает, по какой причине, будет искренне смеяться. Ведь – вот где абсурд! – весь этот чудовищный бред и патологические (иначе не скажешь) заскоки украинизации происходят потому, что западные украинцы безумно, до смерти боятся… русификации! Все эти «парады вышиванок», праздники в память дивизии СС «Галичина» и прочие «заходы» (мероприятия) на Западной Украине проходят под знаком «борьбы против русификации»!

Да кто вас русифицирует? (кому вы вообще нужны?) Не троньте нас – и мы вас не тронем.  Это именно западные страны – специально и систематично – пугают вас этой русификацией и прочими «русскими ужасами» – не без выгоды для себя. Автор того же британского репортажа несколькими абзацами ниже признается: «Мы [западные страны] стали спонсорами надоедливых мини-государств по соседству с Россией, мы продвигали антироссийский альянс НАТО далее на восток, словно советская угроза еще существовала». Ничуть не удивительно такое признание: любой житель Украины, имеющий хоть немного мозгов, понимает: все наши расколы и разбежности, все потрясении нашей Батькивщины и ее современные «революции» происходили и происходят не сами по себе, а с поощрения зарубежных стран – в пику России. Не самой Украине – она достаточно ничтожна, и по размерам, и по возможностям, для того, чтобы иметь большое значение в общеевропейской политике, – а именно России. Страны, которая до сих пор представляет угрозу для Европы и Америки. И будет представлять, потому что неизмеримые силы заложены в ней, многие из которых она и сама в себе не видит, а если видит, то не может реализовать. Но ее противники, тем не менее, каждую минуту ждут начала «новой холодной войны» и всеми силами стремятся ее предотвратить, мешая России в ее развитии и усилении. И Украина, самое ее существование и абсурдность – одна из весьма действенных помех.  А ей самой, болезной,  только остается, как Моське Крылова, «лаять на слона» и устраивать местечковые «революции». Плохо лишь то, что за все это достается «по голове» живущим на ее территории русским. В рассматриваемой поэме эта тема тоже отражена. Автор предлагает:

Не позорься, детка Украина, –
Разведись на Запад и Восток,
Раз уж так вражда твоя старинна,
Не сойдутся «белка и свисток».
Заглушает львовское рычанье
Песню лев-бережной стороны,
Да и хор, зовущийся «крымчане»,
Тянет ноту собственной струны.
____________________________

Только мы по-дружески советуем:
Инородных двух частей не клей:
Ту, что на с Москвой соседство сетует,
С той, что навсегда сроднилась с ней.
______________________________

Коль тебе Руси милей Америка,
Скатертью дорожка, – в добрый путь!
Но не надо с левого-то берега –
Щукой – клади часть во АД тянуть,
С Крымом – подарунком неприкаянным,
Бедный – не хозяин сам себе…

Раскольничество? Попытка раздробить государство? Именно в этом и обвиняют «украинских русских», именно за это и хотят очистить от них территорию. Но ведь это в корне не так! Вовсе не расколоть страну они хотят – а напротив: объединить братские народы – русских, украинцев, белорусов – как одно славянское целое, разделенное искусственно, и не ими самими. А кем? Тут надо задать один из так называемых «вечных вопросов», тот, который наверняка возник совсем недавно, в современных реалиях: «Кому это выгодно?» И все сразу станет понятно. Объединение славянских народов и государств – единственно верное решение в такой ситуации! Но оно не будет принято. Потому что есть те, кому выгодна такая спорная ситуация: вражда между двумя «берегами», вечное пребывание страны на грани раскола, но так его и не совершение, вечные выборы, перевыборы, тряски и «революции». Именно это поддерживается и спонсируется. Потому, о чем бы ни мечтали та или другая сторона, о чем бы ни кричали политики, ни писали поэты (как западно-украинские, так и «наши»), а это не сбудется. Вечное пребывание на грани – вот наш удел.

Зато какая это почва для развития всех видов творчества! А особенно – «патриотической поэзии». Перечислить всех известных мне поэтов Украины и Крыма, в чьих строках так или иначе затрагивается судьба страны (стран), просто не хватит листа. Послушайте хотя бы, как яростно и непримиримо высказывается на эту тему один из самых ярких поэтов-патриотов Крыма – Владимир Грачёв:

Не красьте мне душу в оранжевый цвет,
И в синий не красьте мне тоже.
Не режьте ее на куски как рулет,
Не режьте вживую по коже.
Не рвите ее на восток и на юг,
На запад, на центр иль на север.
Я вам не какой-то приблудный байстрюк,
Подброшенный «неньке» под двери.

Не рвите меня по Днепру пополам,
По керченским Тузлам не рвите.
Я душу свою никому не отдам –
Какой бы не правил правитель.
В ней вместе слились Севастополь с Москвой,
И Львов, и Одесса и Питер,
И дух запорожских свобод сечевой,
И княжеский – если хотите!

В наших душах слились. А вот в реальности – сольются ли когда-нибудь? Состоится ли вожделенное всеми в глубине души единение народов – хотя бы в отдельно взятом Крыму? Ведь полуостров до сих пор не отделился от Украины в самостоятельную территориально-политическую единицу по одно лишь причине: его жители никогда не хотели с ней вражды. Русские Крыма никогда не считали украинцев Крыма чем-то иным, чем они сами, никогда не считали их инородцами, иностранцами, «нерусскими». Да и сами крымские украинцы тоже всегда считали себя такими же русскими, славянами. Но с недавнего времени их кто-то назвал «украинцами», вложил в их головы эту  «особенность», «отличие», которого в принципе никогда не было. И с помощью этих искусственных отличий (разницы цветов – оранжевого и синего – и тому подобных совершенно несущественных мелочей) нас науськали друг на друга – и справиться с этой ситуацией мы пока не можем. А сможем ли когда-нибудь?

          Зато насколько же интереснее мы живем! Интереснее, чем в России, где всё благополучно устроено и нет ничего такого, против чего следовало бы (и хотелось бы) протестовать, а патриотическая поэзия сводится лишь к воспеванию давно всем надоевших берез (с обязательной рифмой «до слез»). Интереснее, чем в Беларуси, где, по рассказам моих минских знакомых, сидит «маленкий тиран», запретивший свободу слова относительно политики правительства (поэт может за стихи, подобные рассматриваемой поэме, и в тюрьму угодить), но пытающийся скрасить это постройкой новых важных и красивых культурных объектов – созданием «золотой клетки». Интереснее, чем где бы то ни было в мире, потому что мы – самая абсурдная точка планеты! Край двух менталитетов, двух мировоззрений, двух культур, двух политик, двух языков, двух армий и флотов, двух Родин… Есть причина для протеста, есть свобода выражения мысли (все равно твоя мысль ничего не изменит), есть повод поорать, выйти с транспарантом на митинг или с битой вечером в переулок – охотиться на «противоположных», есть повод поссориться в семье, на работе или с друзьями на тему «трусов не того цвета», вплоть до развода или развала… Э-эх, раззудись, плечо, размахнись, рука!.. А толку? Токмо ради самого процесса, ибо результат недостижим. Ну, в таком случае, целесообразнее направить столь кипучую энергию на «мирные цели»: да хотьна создание стихов-песен-поэм и вхождение с ними в большую литературу. Ну, если не в большую, то хотя бы в ее раздел – самый противоречивый и притягательный, самый интересный для широкого читателя – «гражданскую патриотическую поэзию». В древнем Китае именно врагам желали «жить в эпоху перемен», а кто враги у нас? Да мы же сами! Вот в оную эпоху и живем. Так давайте хотя бы попробуем вредить самим себе поменьше.

А пока вернемся к рассматриваемой поэме и пожелаем ее автору новых значительных литературных произведений, улучшения слога и исправления имеющихся формальных недочетов и стилистических ошибок. Особенно корявых инверсий типа «Живем до сей поры гражданских смут в дыму» или «Неуютно пропасти у края нам»,  неправильных падежных употреблений типа «За ширмою кулис идейных выкрутас» (правильно– «выкрутасов»), фактических ошибок вроде «целитель Пантелей» (правильно – Пантелеймон, и только так!) и т.д.  Ибо поэт может сколько угодно кричать патриотические лозунги, но только при безупречной литературной форме его творение станет предметом настоящего высокого искусства. Это одна из главных проблем патриотической и прочей социальной литературы: произведение на злобу дня – а интересно ли это будет вашим потомкам черед 20 лет? А через 50? А человеку, живущему в другой стране? С другим менталитетом? Настоящее произведение искусства, то, которое на века, не имеет права на ошибку и отступление от Истины. Только тогда оно и будет настоящим.

У поэта и художника Бориса Васильева-Пальма еще все впереди. Да, несмотря на его возраст и жизненный опыт, ему еще стоит  и предстоит учиться. Но потенциал есть, и он заметен уже в весьма широком контексте литературного процесса – как Крыма, так и России. Вот как пишет о нем им его творчестве известный русский поэт Кирилл Ковальджи: «Я рад его новым сочинениям, его росту. Поэт сохранил и непосредственность, и искренность, всегда ему свойственные, но с годами отчетливей звучат горькие нотки – спутницы доброй, чуткой и ранимой души художника. Проницательный глаз, острая наблюдательность не дают поэту замкнуться в своих личных переживаниях, частенько подбивают его на острое словцо, юмор, чьи стрелы не щадят и самого автора. Читая его стихи, ловлю себя на том, что легко подпадаю под обаяние его доверительности, потому почти не замечаю шероховатостей и уклонений от строгого вкуса. До придирок ли, когда человек так открыт перед тобой?

Напрашивается два вывода. Первый – задача контакта с читателем на исповедальном уровне. Это несомненное достоинство. Второй: задача служения искусству как бы и не ставится вовсе. Скромная позиция. Но достойная, честная. Дескать, вот я, – не виртуоз, не фокусник. Зато друг и собеседник. Если вам стало чуточку теплей, интересней жить – это самый лучший гонорар за мои стихи».

На этом мы закончим рассмотрение творчества Бориса Васильева-Пальма и будем надеяться, что его читатель и в дальнейшем не поскупится на такой гонорар для талантливого поэта.