Сами мы — неместные… То есть хотела сказать, что поэтом я не являюсь. Потому что писать стихи при большом желании и должном усердии можно таки научиться, а вот поэтом — надо только родиться. Рождаются — единицы, а пишут — тьмы, и тьмы, и тьмы… Сами пишем — сами читаем. Похваливаем друг друга, поругиваем. Такая вот самодостаточность.

Но так ли это  плохо, как считают многие? Почему обязательно должны быть  читатели — сами-не-пишущие, эдакие абсолютные читатели-потребители? Что существенно изменится в мире, будь это так? Мне могут возразить, что вот, мол, раньше… Но ведь очевидно: тот пласт социума, который раньше  потреблял  стихи  (в любом случае — в качестве «развлечения»), сегодня находит себе «зрелища» позрелищнее: сериалы, различные телешоу, компьютерные игры и т.п. — перечислять можно долго.
Так что же потеряли поэты  (=стихописатели)  с  потерей  такого читателя? Неужели святую ВЕРУ в то, что собственным «словом» однажды переиначат мир?! Смешно, ей-богу. Не переделали раньше, не переделать и теперь. Да и кто сказал, что подобные «переделки» — к лучшему? Вон в ХIХ веке русские прозаики критиковали-критиковали окружающую действительность… Докритиковались. Мир получил Октябрьскую революцию и всё из неё вытекающее. Об этом ли мечтал тот же Николай Гаврилович, подробно расписывая — что  делать?  Так что угомонитесь, дорогие мои поэты и «поэты», а также остальные что-нибудь-писатели.

Другая больная тема для  страдающих — графомания. Я бы даже сказала Графомания с
большой буквы — так величественно и самоуверенно царит она на современном поэтическом Олимпе. Факт? Факт. Но опять-таки: катастрофа ли это мирового масштаба? Почему плохо, если человек, не родившийся божьей милостью поэтом, все-таки  трепещет  душой и пытается этот трепет выразить словами?  Как говорил А. Вознесенский,
Можно и не быть поэтом,
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемлённая дверьми!  
Неужели лучше, если он от этого душевного беспокойства возьмет биту и выйдет на вечернюю улицу? Или — при недостатке сил  (или духа) — просто допьется до белой горячки? По мне, так лучше пусть вирши слагает (тренькает на гитаре, малюет закат etc.).
Впрочем, «страдателей» можно понять. Если бы графоманили мы втихую, написали стиш — и в стол… Не было бы и проблемы (или псевдопроблемы). Но нам ведь этого мало! Как только радости-боли души  (или скрежет извилин)  сложились в слова и предложения  (хорошо ещё, если внятные), мы тут же спешим подарить их МИРУ!!!

Раньше, честное слово, было то же самое… Только возможностей «подарить» было гораздо меньше. Каких-нибудь 30–40 лет назад напечататься в журнале или издать книгу для простого смертного было практически нереальным. Разве что выступить перед миниаудиторией в каком-нибудь завалящем клубе… Это сейчас самиздатовские  (но с ISBNом!)  книжки пекутся, как пирожки, только на тираж раскошелься, — и все дела! Не говоря уже о бесконечных интернетовских сайтах. А ещё есть поэтические фестивали, на которых можно даже заполучить какое-нибудь лауреатство…  Не, жить стало лучше, господа, жить стало веселее. А если вдруг не печатают нас в журналах — и тут есть выход: скидываемся по копеечке — и в братскую могилу. То есть в альманах какой-нибудь. Или антологию…
Так случилось и в этот раз.

И  вот перед нами — свежеиспеченная  «Антологія сучасної новелістики та лірики України – 2007».  При её издании ни цензуры  (слава Богу!), ни какого-то особого редакторского отбора, по всей видимости, не было. Каждый, кто посчитал себя «сучасным» новеллистом или лириком, отправил, ничтоже сумняшеся, свои нетленки издателю. И вот мы — здесь! Поэты-прозаики? Или графоманы-эпигоны? Если принять за аксиому, что  истинных  поэтов  (музыкантов, художников)  рождается один на миллион  (условно), то ответ очевиден.
Пожалуйста, не задавайте вопроса — кому же тогда ЭТО нужно?! Это нужно нам, «написателям». К тому же мы великодушны, и можем не только полюбоваться на свои творения, но и почитать соседствующие. То есть и самим приятно, и соседи не обделены вниманием…  Поверьте, я не юродствую. Возможно, чуть гиперболизирую, но по сути — так оно и есть. Правда, читаем «соседей» мы по-разному.  Чаще всего — чтобы ещё раз схватиться за голову (ах, графомания, ах, какой кошмар), подчиняясь при этом извечному закону — «в своем глазу бревна не замечая», иногда — все-таки радуемся, что брату-сочинителю где-то как-то что-то удалось…

И тут есть два важных момента. Первое: уровень «недопоэтов» тоже ведь разный — бывают даже  гениальные  графоманы,  если вы помните! И второе. Чаще всего мы, даже самые искушенные читатели-писатели, судим о том, что является поэзией, а что нет, исключительно в силу своих представлений об этом или даже просто полагаясь на собственные «ощущения», так сказать. Я не исключение. И если в своих «писательских» способностях перманентно сомневаюсь, то вот читательских — у меня никому не отнять! Уж я-то точно знаю, где  поэзия, а где — только рядом лежало!
Но вот слышу мнение уважаемого человека («Плохо и недопустимо <…> Хорошо и допустимо…»), не совсем совпадающее с моим собственным, — и грустно улыбаюсь. Да что там, — смеюсь!!! Над ним, над собой, — над всеми нами… И именно потому не позволяю себе — «это хорошо», «это плохо»; исключительно — «это мне нравится». А о том, что «не нравится» — как правило, предпочитаю промолчать.

Но не сегодня! Очень уж  проникновенными  оказались отдельные строки и даже страницы в новенькой «Антологии»…

Во чреве антихриста выносит мать,
И вскормит грудями, то надо признать…  

— читаю на стр. 72. Представив, как антихриста вскармливают  грудями, понимаю, что картина ужаса автору вполне удалась — то надо признать.  Дальше полегче, правда: «Он духа во чреве, уже не святого, // По умолчанию, что тут такого?» Действительно — что тут такого? По умолчанию же ведь…

На 85-й странице автор ждёт «вновь // Святой поэзии мгновенья!»:

И пью я их взахлёб, когда
Иль днём, иль ночью постучатся,
И хлынет слов поток тогда,
И мысли вихрем закружатся!    

Не знаю, как насчет  потока слов, но  Святой поэзии  читателю здесь дождаться уж точно не придется, увы…  

Не успела я оклематься от одних словопотоков, как на 114-й меня подстерегли новые:

Всё былины да сказанья!
Сладкий мёд от них струит.  

Просто поражаешься суперпоэтическому открытию: мёд-то, оказывается, сладкий! Но самое главное — психическое спокойствие читателя подвергнуто реальной опасности: стоит только ему вообразить, как от былин да сказаний — струит  сладкий мёд!.. Словом, если б струил хотя бы солёный, что ли, я б так не переживала.

А вот начиная со 115-й, можно цитировать подряд все пять страниц, отданные на откуп «авторке» сборника «Песня сердца». Говорящее название, однако. Тут удивляют рифмы, ритмы, формы слов, ударения в них… Но содержание переплёвывает любую форму:

Я пошла по следам мечты.
Непростое нас ждет скитанье.
По тропе той отправишься,
Исполняя земное призванье.    

Стойкое впечатление: автор никогда в жизни не читал никого из  поэтов. Иначе всё это — просто необъяснимо…

Но, как говорил Уильям Блейк, «способность удивляться и восхищаться — первая ступенька к познанию, тогда как скептицизм и насмешливость — первый шаг к деградации»!
Я очень старалась, и мои труды увенчались успехом: таки энное количество строк и строф сборника достойны… ну пусть так и будет — восхищения. Итак, «по рангу» размещения в «Антологии».

Павел  Бессонов:

Серого цвета рассвет, а ведь был голубым.
Но не уверен, что это природы загадка.
Просто жирнее и гуще над домнами дым,
В чашке воды кипячёной всё больше осадка.  

Бывает зарифмованная гражданская позиция, а бывает —  гражданская лирика.  «Почувствуйте разницу!»

Ольга  Подлесная:

Вы видели, как тают облака,
беззвучно и бесследно растворяясь
в голубизне? О, если б так легка
была нам смерть — горчайшее из таинств…  

Иногда любые комментарии хуже, чем просто лишние, — и это именно тот случай.

Не всё безупречно на страничках  Елены  Морозовой,  но «Улочка в Покхаре» удалась без сомнения!

Под баньяном раскидистым купишь заморских фруктов,
Fresh-салат по-тибетски мой с бабочкой из моркови.
И в полуденный зной эта улочка сходит с рук мне,
инородке, взращенной судьбою на русском слове.    

Из картинки заката, нарисованной  Сергеем  Ердяковым:

Вишнёво-алую стезю граня,
свет из печурки стелется упруго.
Горчит зима, и на исходе дня,
мешая снег с листвой, петляет вьюга.  

Можно было бы, конечно, придраться к  стезе, но не хочется…

У  Снежаны  Малышевой  настолько цельно каждое отдельное стихотворение, что трудно выделить строфы, не боясь разрушить впечатление. Попробую:

А навстречу летят доберманы,
Острой мордой прицелившись в пах.
И экраны, повсюду экраны,
И в глазах только страх, только страх.
Пианино без клавиш чернеют.
Музыканты забыли про звук.
Их костры больше души не греют.
Всё — разлука, и встречи разлук…        

Вопрос — что за костры? — можно оставить без внимания. Остальное перевешивает.

Александр  Белоус:

Не страшны познающему
         нежить, брюзжанье, опала,
ибо пафос движенья
         к неложной ведет красоте.
Вот тяжёлое слово
         под честным пером заблистало
путеводной звездой
         на заждавшемся чистом листе.    

Пусть смысл банален, но, надо признать, уложен в форму не без изящества.

Гуляя по Осколу,  Алла  Сыса  видит, безусловно  своё:

Здесь свет и тайна, небо и вода,
И тишину сверчки на части пилят.
Я трелями прострелена навылет,
И в дыры истекает суета.  

Околополитических стихов в сборнике раз–два — и обчелся. Особенно радует, что  Владимиру  Дмитрику  удалось свои взгляды выразить не просто рифмованной прозой, — строчки цепляют не только рассудок, но и чувства:

Дырявые донья дней…
Понимаешь? — Ни капли влаги.
Пало что-то и покатилось
по моей
Независимости,
и твоей.
И валялось на площади сердце, бледнея…

Не устаю повторять на студии, что вместо слов-называний  в поэзии надо уметь создать задуманный образ. Идеальный пример — строчки  Вячеслава  Пасенюка:  

По углам, где висит словьё,
пауки пасут паучих.
Вот и ты получил своё,
вот и ты своё получил.
Из далёких и ближних мест,
не придёт никто, не спасёт.
Под звездой, что одна, как перст,
сладко пить, забывая всё.  

Разве способно безликое слово «одиночество» вызвать такой же душевный резонанс?!

К стихам  Марины  Матвеевой  можно относиться по-разному, но только не равнодушно:

— Мамочка,
слышишь, я все-
рьез:
душу не греет мне твой плед…
Если б
у Господа
был
пёс,
он бы нашёл тот потерянный след…  

Неоднозначна, но небезынтересна и гражданская лирика  Николая  Кузёмского:

Помолюсь
        за сирых
              и бездольных.
За страну.
      За попранную
                        честь.
Гордых.
        И коленопреклонённых.
Принимаю жизнь —
                        какая есть.  

Вот, пожалуй, и всё. В целом же «Антология», несмотря на яркую глянцевую обложку и немалую толщину, получилась невзрачной, серенькой. За исключением упомянутых выше авторов, всё остальное (речь о русскоязычных стихотворных текстах) выглядит написанным одной рукой. И душой… Всё-таки отсутствие редакторского отбора (да и элементарной корректуры) сводит на нет всю внешнюю «солидность» издания. И как-то не очень хочется, чтобы о современной литературе Украины судили по этому сборнику…