Бэггера бы достать с хлопчатобумажной тучи -
юного повелителя резиновых птичьих чучел.
Как там его поля разудалой шотландской кепки?
Не одичал ли парень на такой высоте?
Он весь такой воздушный, а перед ним - низины...
Вдунь же, мальчишка бравый, в хижину из резины
брызг золотого моря с настоем сосновой щепки:
нам на веку облаков хватит ещё затей.

Я бы на чём-нибудь алом или морковном
съездил за ним туда, где пахнет зола попкорном.
Мы бы зажарили ногу девятого клона Коськи
да помянули бы пеший безальтернативный мой век.
Микрорайон мой славный, рулеточный и трактирный
станет совсем иным, когда ощутишь тактильно
движущуюся мозаику повозок америкосьих,
плавящихся на солнце до формы гитарных дек.

В этой печерской пробке я выгляжу глуповато,
но это уже не тот пошиб и не тот фарватер,
что предлагал сержант, сажая меня за парту,
циркониевым дерьмом приваренную к скале.
Я к своему братишке приеду из девяностых,
тем подтверждая негодность лазерных диагостик -
пусть мудрецы сверяют по Воркутинскому пакту,
насколько после пробега я смахиваю на скелет.

Бэггера бы раскрыть для самопознания сердца...
С облака смотришь - благо. С площади смотришь - зверство.
Что ж ты хотел, священник, в десять минут второго
паранормальной ночи с игрой светофорных чар?
А что касается гордой, как пава, стены китайской,
коей от верной мечты мир мой по шпиль обтаскан, -
Лондон, Париж, Москву и два или три Тамбова
лучше бы повторили из этого кирпича.