С пожелтевшего фото улыбался Серега,
Возле рамки в стакане 100 грамм и конечно же хлеб,
19 годков пацану это вовсе не много,
И еще 19 с тех пор, как его больше нет.

За рекой, в чужих скалах, водили мы с ним караваны,
Пыль скрипит на зубах, да усталость в отекших плечах,
День и ночь на колесах, в горах по дорогам Афгана,
А родительский дом да соседка Танюха во снах.

Припев:
Седые дороги Афгана, в горах и ущельях,
Сквозь стужу и зной пробивается наш караван.
Какой-то мудрец сказал, что время все лечит,
Быть может и лечит, да шрамы остались от ран.
Да, лечит, но все-таки ноют шрамы от ран.
Да, лечит, но кровоточат шрамы от ран.

Мне опять не уснуть, снова я возвращаюсь в тот вечер,
Когда факелом вспыхнул в колонне Серегин Камаз,
Раскаленным свинцом и раскатами адского грома,
Разом ожили скалы, смерть посылая на нас.

Я Серегу тащил под разбитый каркас БТРа,
Размокая, чернели бинты у него на груди,
Он пытался мне что-то сказать, боль превозмогая,
Я к нему наклонившись, услышал, Санек, уходи.

Прекратилась стрельба, стихли взрывы, развеялась копоть,
И вертушка зависла над нами, как стрекоза,
Расчищая дорогу, собрали двухсотых, трехсотых,
В горле ком, когда закрывал я Сереге глаза.

Годы шли, постепенно стирая из памяти краски,
Но из многих картинок стоит пред глазами одна,
Где несу на руках я солдата в бинтах и без каски,
Он погиб, чтоб свободно жила чужая страна.