Пожурюсь, пожалуюсь Анне Валентиновне
на избыток чёртиков вследствие жратвы,
а догадки-доводы слишком волатильные,
чтоб назваться истиной, рассосавшей швы.

Может, ожирение; может, воспитание…
Всё ломаю голову, ролики свинтив.
Солнце ближе бойлерной – а поди достань его
над рогами ориксов и других скотин.

По всему, что рано ли, поздно ль мной написано,
вроде можно выстроить правильный портрет,
но простая песенка бабушек со спицами –
«Молодчинка! Умничка! Поступил бы в пед!»

Жизнь такая яркая – пели млявым голосом
радиоприёмники «Искра» и «Фотон»,
а вначале всё-таки был зародыш логоса.
Боги, люциферщина – то уже потом.

У меня давно уже хвост виляет пёсиком:
пианист водителем сам себя избрал,
капитан разжалован в грустный куст на просеке
(подлинный боярышник всё ещё без ран).

Сам не понимаю, где сквозь кривое зеркало
наскоро пропущена радость бытия.
Память упирается недоступным сектором
в комнату, где варится горькая кутья.

Кадры бесформатные хвойным лесом ширятся,
втюхивают белочкам, будто я лихач…
Что уже выведывать методами Штирлица,
рьяно ли неслась моя развалюха вскачь?

Погляжу на грудь свою, на бока и талию –
больше о возможностях парь мне, ночь сурка!
А рекомендации в первом комментарии –
золото, которое съели облака.