Пара видео, где я ещё галантен,
сохранились в безымянных уголках.
Пусть причина на один процент в таланте;
остальное не решается никак.
Хоть года за горизонт перевалили,
хрен кто вспомнит заводилу орхидей.
Пруд знакомый озираешь – прайды лилий
с чистой совестью судачат о еде.

– Как тебе его нутро гардемаринье? –
спросит модница подругу в забытьи.
– Да вон в лужах отмороженные свиньи
постройнее будут вспухшей той бадьи!
Шевелькова с Харатьяном помнят обе.
Я их тоже помню в сахарном соку,
и не надо никаких геронтофобий
для прозрения седому толстяку.

Всем был выдан комсомольский – даже Пельтцер,
сразу бабушкой попавшей на экран.
И меня в свою раскладку троеперстий
тулит пролежнем прокрустов ветеран.
Что артериям и венам неуютно,
чхать комиссии по таймерам сердец.
Наступает разлохмаченное утро –
не твоё, как и проигранный деберц.

Был козявкой – стал осунувшимся пшиком,
промежуточную пору миновав.
Лишь на фото в двух засаленных подшивках
радость, прыть и побеждённая молва.
Повезёт – глядишь, музей не уничтожат,
по портрету всё поймут, отметят пик…

Благодарочка тебе, фотохудожник.
Натюрмортам всё равно, но – ты велик.