Безропотное ощущение абсолютного низа.
Пальцами чувствуешь клей – хотя это флок.
Как в девяносто втором – ославленная Азиза
(не столь из-за крови, сколь из-за склок).

Ты где-то читал, что есть свет – не просто понятие,
а нижний пучок из кварца, верхний – из платины,
и весь промежуток – павлины, тунцы, пузыри,
переливающие эликсиры внутри.
Гремят колыбельные, но не уймётся червяк,
галлюцинируя и тем самым видя маяк,
высасывающий из вакуума готовенького
радостное открытие для дальтоника.

И не дают покоя, как пышный букет осей
или как натуральность комплексных чисел,
свет непонятной природы и небо во всей красе
кошачьей и жеребячьей рыси.
Буквы на гастрономах – оптическая игра.
Галантерей мигающие номера.
Пульс калькуляторных цифр, заквашенных на криптоне.
Переносной аквариум – карпы, угри, тритоны…
Где это всё берётся? Тут Кельвин уходит в минус.
Что за цветных медведей осиянная милость?

Но незаметно проходит девяносто второй,
иная политика взламывает сознание,
и ладно бы просто другой диалект на знамени, –
маску меняет диктующий моду тролль.
Куски пустоты обретают национальность,
зола до искрения трётся об эбонит,
а спичке по их полигону лишь разогнаться –
радуга за океаном в ушах зазвенит.

И разверзается верх, аппетит пронося медвежий,
и в шоке последний микроб: «Це я воювать намагався?»
И чернь улетает вот в это самое «Tombe la neige…» –
оттуда, из света, прямо на яблоки наманганские.