Стало два разных Бога
у Брянска и Луцка.
Мне-то по барабану –
сделайте их хоть пять,
но либо перекроите
подъепитрахильную блузку,
либо заставьте радио
с различных точек вещать.
Моё божество – троллейбус.
Без пудры, дрожжей и соли.
Я это устал повторять,
как облупленная дереза –
впрочем, как и другую фразу
из-за забора Сойер:
– Филологи хреновы, Томас
пишется через «а»!

Ты образованному не сплавишь
жареную историю:
он уже знает не триста –
восемьсот видов сыра,
и не часовнями для отсталых
местность его застроена,
и в доказательство грянут
тысячи внешних ссылок.
Мне – я ж сказал:
хоть бы и перегрызли
автокефалы друг друга
за позы перед иконой.
Я продвигался к жизни
не в средневековой мызе.
Я для полётов присматривал
безмерные небосклоны.

Когда я сглотнул с аппетитом
троллейбусный колорит
города с несегвейным
правобережным рельефом,
лопались в такт салюту
сердечные волдыри –
и сколько бы ни катался,
всё ещё не приехал.
Рогатики были ступенькой –
ни много ни мало к небу,
которому чуждо деление
капель дождя по звуку.
Как хватало меня
на сопротивление гневу –
известно лишь неизменному
во дворе паровому люку.

Предъявят счета китайские –
сошлюсь на третьего Бога:
томос – так томос, и нечего
всех под горшок грести.
Загнан в тупик,
благочинной шпаной обогнан –
пусть маршируют лярвы
Филарету в клистир.
Я ещё пацаном
свой томос крутил портретам
орденоносных лбов
без экструдеров позади,
и больно было на стартах надежд
серпом получать по дредам,
хотя многократно больней
от переведённого
«не укради».