Перед самоубийством Иуде приснился сон:
горит все вокруг него и голодный огонь
его прошлое и будущее пожирает.
К утру остался он совсем без времени.
Проснулся,  пошел и удавился.

А Иудин сон с тех пор так и тлеет и чадит.
Кто дыма глотнет – слова на поцелуи меняет,
и неотличимы уже слова, истощенные синим пламенем
от поцелуев, сытым черным чадом изъеденных.

Дым сна слепил тень некую - человека вроде,
но легкого времени ткань у него  смялась
в тяжкую ношу любви к ближнему.
Тень от тяжести качается, землю бьет собою.

«Возьмите любовь мою ближние,
избавьте от непосильной ноши,
рассейте ее по миру чадинками-дыминками
и разлетайтесь на них, легкость творя заново,
увидьте сквозь кожу слов звоны тонкие,
поющие об осине еще не познавшей
тяжесть тела бездыханного…».

А небо рассветное без кожи всем телом дышит,
строкам болью шепчет  и этот шепот
дым сдувает обратно в  Иудин сон
и жизнь обнажает.