Фейковый след самолёта, взведённого мной,
видят по сей стоп-момент города с рыжиной,
будто всё это случилось вне сна и кумара,
и изливала огонь гидроксидная фара
прямо на знак «Не тереться о солнце спиной».

Да, телевизор удавится ладаном жечь
матку с экрана – но это ж не значит, что скетч
так и закончился проигрышем на полатях
перед призывом надроченных зомби к расплате:
будет полёт – не успеете время засечь.

Снизу не видно ни брюк моих, ни мокасин,
но электрический ток по макушкам осин
без искажений сигнал передаст на антенны,
чьи темпоритмы с гондванских времён неизменны –
может, поймёте, зачем хомяку керосин.

Я от нежданных картин зеленел столько раз,
что жировая суспензия падала в квас
на пикниках и других шифрограммах идиллий –
пусть бы уже как хотели старушки судили
подвиг Икара и Томшика возле сберкасс.

Ради щемящей ремарки: «И вот он ушёл…»
стоило прыгнуть с разбегу в регату гондол,
взвесить, насколько пробить тучным телом не глупо
тушу наполненной паром цветной канталупы,
определяя свой резус, замес и помол.

«То не игрушка!» – опять из чуланов орут.
Знаю! И что? Ну, не книга, не шмотка, не фрукт…
Я и про вас без балды говорю: не персоны.
Вирус тоски, после вывиха перенесённый,
благодаря вашим сплетням прогрыз мне кору.

Все остальные забавы – молитвы, вино,
сальто над жёсткой доской на отметку «сдано» –
дружно забудутся. Лишь молодой самолётик –
не номинальный преступник, поскольку склеротик –
скажет, какое геройство игрушке равно.