Март выдался мучительно морозным.
(О, долго отдавал зиме он долг!)
И мне казалось: юная берёза
помедлит расточать весенний сок.

Попозже будет петь она, наверно.
Но мало знаю жизнь… Одна, в мелу,
княжна дорог метелям-мародерам
вручила дар, обещанный теплу.

И вот, ловя апрельский лучик ясный,
я забрела в шумливый свежий лес:
«Хочу нектар бересты!». Но напрасно
на сухостволье сделала надрез.

Растратила белянка клад свой сладкий.
А я в порыве мелких, злобных чувств
её толкнула… Дальше? Звук-осадок
был глубже, чем простой древесный хруст…

…С тех пор в кружок к светлейшим тонким сёстрам
я не хожу, предвидя их суровь.
Как будто я сломала не берёзу,
а хрупкий ключ к доверию – любовь.

Как будто я – как символ черни ражей,
и предок мой – не тысячник, а тать.
Убить любовь – потребовать однажды
того, чего тебе не смогут дать.