Тескатлипока – одно из центральных божеств в ацтекской мифологии, Его имя переводится, как Дымящееся Зеркало. Его воплощения - Ночной Ветер, Два Тростника, Тот, Кто Распоряжается по Своему усмотрению, Глаз, видящий Все в Ночи и др. Особо страшным обликом Тескатлипоки считалось тело без головы…
(Из ацтекской мифологии)



1.
Старый индеец, жаря  тушу – добычу охоты,
облизнувшись, так сказал молодому индейцу:
- « Тескатлипока – Глаз, Видящий Все,
нас увидел сегодня и  помог нам в охоте,
себя – дымное зеркало, нам показав, чтоб увидели мы
полет нашей стрелы - быстрой, как мира рожденье.
Все, что не фейк,  есть дым его зеркала.
Видишь ли дым, восходящий  от жаренной жертвы нашей охоты?
Дым, боль жертвы впитав, в небо швыряет ее,
превращая в полеты птиц, крыльями режущих небо.
Так младенец, рождаясь, криком боли мир разрезает на «до» и на «после».
Дым есть свобода, овей же прыщавую силу
дымом плоти чужой, Тескатлипокой подаренной,
мной умерщвленной,  тобой обезглавленной, жаренной нами,
скрой в дыме себя – грань заостренного страха.
Есть ли ты человек?» - «А то как же, о старый индеец!», -
из молодого звуков личинки  вылетали,
кружились, обиженные, не понимали
попали куда, на тушу добычи спускались, и, попрыгав по туше,
в угольки превращались, навсегда почернев, застывали.
Старый же дыханье смешал с дымом вкусно-пахучим:
«Ты не есть человек, ты есть грани сплошные.
Раз: ты грань яви и сна, потому что
сны твои помнят о яви, а явь твоя снами пропитана,
и  друг друга они избегают, но избегнуть не могут,
как в болоте земля и вода, одной остаются трясиной.
Так и дышат друг другом до хрипа, страха грань заостряя.
Два: ты грань между жизнью и смертью.
Смерть есть тень жизни, а жизнь от смерти по смерти скачет, -
по собственной тени, себя же в смерть загоняет,
каменеет в  грань болезненно острую страха.
Три: ты есть грань меж слухом и зрением – слух твой слышит
лишь эхо, глух ты и уши слухом считаешь –
экие вон отрастил, ведь кожей слов омертвевшей –
чужими смыслами кормишь их, не щадя,
а зреньем глаза полагаешь и поишь их уксусом света,
что солнце больное дневное выплеснуть не постеснялось,
гладишь глаза свои чтеньем примет (ибо чтенье всегда есть чтенье примет),
как утюгом бледнолицые гладят злые портянки, мятые, ноги им искусавшие.
Так ковыляешь по юности тела к его разложенью, страха грани остря.
Между тем, слова настоящие есть шорохи звездных лучей,
коими небо тает в рассвета рожденье.
В них и зренье и слух оживают,
живут в тебе болью, превращая тебя в человека».
– «Что есть боль?» - «Человека рожденье.
Только болью ты можешь увидеть, услышать себя.
Почувствовать, как сильно о грани изрезался страха».
- «Как от боли потом излечиться?» -
- «Только дымом своих отражений. Этот дым есть отсутствие страха.
Мир есть Тескатлипока – бог дымного зеркала, дымное зеркало бога.
Знай в чем отличие богов от людей - богам неведома память.
Боль рожденья они растворяют в дыме своих отражений,
человек же, рождаясь, копит боль, на себя надевает,  не видит,
что мир рожден для богов, то есть – что боль преодолима -
нужно лишь тысячу полуправд своих мелких,
на которые убогое я разделимо -
отражений своих и чужих, из коих соткано  я-
растворить в их собственном дыме…»


2.
- «В их собственном дыме, в их собственном дыме…
развяжи моя речь узелки, лай меня,
лей меня ветер ночной до рассвета,  до шорохов слов», -
голос утробный молодого индейца вырвался вдруг из него,
снопом искр к небу взлетая, к нему прилипая.
Отшатнулся от страха старый и мудрый индеец,
видевший многое  в злой, мятой жизни своей,
как многое видит портянка,
когда бледнолицый ее из потного сапога извлекает,
чтоб заново обмотать ею свои трудовые усталые ноги,
затоптавшие многих съедобных личинок.
- «Дым – сам, догоревший дотла, и он раскален,
о учитель мух – быстрых мыслей своих», -
голос молодого индейца между тем уже закипал, а искры
все летели и липли к небу, звездами видя себя.
Сгорал ли ты, чтобы дым отражений увидеть?
Искусавший свои отраженья –
движенья холодные сытой плоти своей,
в каждом живом порыве ночного ветра ждущий жертву свою,
жарящий все на фальшивом огне своей плоти,
которая есть воплощение мудрости – углями костра под добычей,
окруживший себя личинками - отраженьями-учениками, -
визжащими: «Вождь, посоветуй, нам нас отгадай и отдай на съеденье »,
ты кусаешь и поедаешь их
своими прозреньями – ядовитыми насекомыми…»
Голос молодого индейца раскаленною магмою лился,
сжигая ночной жемчужный туман,  
превращая его в утреннюю легкую дымку.
В этой дымке безголовая жертва охоты прочь уходила,
и  неслышно почти шуршали два тростника - старый и молодой –
отражаясь друг в друге…