Видел я наяву, как вороньё грызло, терзало
чью-то живую плоть – птицы может быть певчей.
Алый комок дышал ещё, в смерть не веря,
и, казалось, боль отдельно жила,
песней последней неспетой
в тёмном небе дышала.

Одета
в толстую кожу лунного света
сны переваривая, спит ночь.
Смотрю в снег листа, усыпанный словами –
вороньём, но
читаю зиму во вдоха-мороза строгой раме.

«Трагедии подобает оправа»,- ты написал и
умер. Остались на могиле числа.
С содранной кожей, алым
было твоё слово, Чеслав.

Как рассказать
о тебе, уведшем небо с собою в землю? Я не умею
соединить чёрное и белое в алое,
вдох-мороз удержать,
и от вороньих стай зима всё теплее,
и вдох уже выдохом повернул вспять…