Манили бродом. Брод я  не нашел.
Я плыл в челне. Харон – старик умелый
им правил. Я молчал, во рту обол
зажав. Харон же то и дело

«Слов нет у нас – ты про слова забудь,
их продали там, наверху, а плата
вся вложена в тебя за этот путь,
за тишину и наставленья брата,

то бишь меня», - хрипел, косясь на рот.
Я, мучим медным привкусом, склонился
к пустой волне. Бездонен Ахеронт.
Челн как плевок в его глубинах длился.

Казалось, кто-то пишет нас волной,
которая почти не отражала, –
лишь челн, Харона хрип и взгляда жало
и тело – то, что было раньше мной.

Из всех когда-то бывших мною слов
во мне одно журчало – переправа.
«А что, кабы,- подумалось,- веслом
хрыча по голове  и дальше вплавь, а?»


Так странно знать – я больше не умру,
не утону, не пропаду, не сгину,
и даже если я уйду в глубины –
я буду в них все так же на ветру…


Так вот ты, вечность! Я тебя узнал.
Ты - челн всего лишь, берега – случайны.
То не Харона хрип, -  слов зов прощальный.
Мне ветер пел, и я ему внимал:

«Ты вслушайся в молчание волны.
Войди в него. Прозрачны, хрупки стены.
Твой дом отныне здесь. Его храни
от берегов и их случайной смены…»