внешняя жизнь представляет угрозу для флорентийской республики,
монах Джироламо придумал проповедь для пресыщенной публики,
видит огненный столп в груди пророка Аггея,
толпа попивает граппу, постепенно зверея.
вот похожа на Грету Гарбо, укутанный в байку бамбино,
слушает проповедь о непрощении всеедином,
рядом крадут не закрепленные цепью велосипеды,
капает красная кровь со лба некрещенной Леды.
капает красная кровь, обнесенная рвом беседка
с той стороны земли, где суп черепаший редко
нищим на стол подают, посему им ни сном, ни духом
пригоршню этой трухи - всё прядущим кудель старухам
пользы нет никакой - и ношу берет полегче
на дом, и дети в зной на бревна бросают жемчуг.

***

ибо ни огнь поедающий, ни огнь очищающий
в этом костре, молился о пропащей сестре,
о мистике модном де Местре, с которым обедал он вместе,
на званом обеде сидел за квадратным столом, белой скатертью рот утирая,
и вилка - всё ждал - упадет белой даме под ноги вторая.
она тут сидит и молчит, порошковый карбид разбавляя,
чистейшей водой - не уверен, что это живая.
ни огнь очищающий, ни огнь поедающий не спасают от вечного хлада.
вот хлеб предлагали ему, говорил - по диете не надо.
крошки сметал со стола, голубиную почту прикармливал у телеграфа,
и колебалась страна, как бокал на подставке и плаха.
направо пойдет, налево пойдет - разоблачит комплот,
от белой дамы ответа ждет вот уж десятый год,
а она всё невестится в мелкой песочнице в белом,
на амбразуру ложится ржавеющим телом,
ибо не спасают от жалости ни огнь, ни песок,
ни абонентская плата в ложе "Красный Восток",
слушает неравномерный стук, передающийся через стенку,
на плиту бежит молоко, сдувает белую пенку.