И вот я уеду на берег Лазурный, а Нина приедет в Париж.
Не знает французского Нина? Да что ты, мой друг, говоришь.
Нейлона еще не бывает – и тушью рисую штришки.
Китайскою тушью, и линий обстрела тонки
Проплешины, рытвины неогороженной плоти.
А как вы на мутной воде вместо крови живете?
Не знает французского Нина – хватает на улице грипп,
Открытку с беленой звонницей – там кто-то известный погиб.
Но кто разберется под текстами бренных соседей,
Таблицею Брайля, умноженной атомом меди.
Где сердце его, обведенное синим мелком.
В сосуде хрустальном в лесу под пасхальным катком.
Ведут в жандармерию Нину и садят на стул,
Пока нерадивый ажан в протоколе уснул.
Она улыбается, машет решетчатым окнам,
Всем классикам глины родной незаметно подобной.
Живыми родятся их детские пупсы в фланели,
Как будто последнюю роль написать не успели.
Как будто в пустующий зал, как обычно, за скобки
Она отправляет слова без нажатия кнопки.
Не знает французского Нина – всё пишет славянские еры,
Свободным отечествам славу поет и наследникам веры
Весной граммофон, и пластинка трещит до конца,
И в черном проеме не видно чужого лица.