| В начале девяностых ранней осенью можно было умереть лишь от выговаривания этих слов – ранняя осень, ранние девяностые,
 старая криминальная хроника, в которой
 караван фур идет из бундеса, через Польшу, на восток. В главной
 машине сидит начальник охраны – молодой поляк
 с армейским карабином,
 в черной кожанке,
 в русском камуфляже –
 перегоняет свои десять машин
 через сонные мазурские озера.
 
 И неизвестно, что они там везут и за счет чего прорываются
 через время, что прекратило идти в этой области их отчизны, и неизвестно,
 почему он не спит, если все женщины с берлинских порножурналов
 запели ему, запели –
 
 Спи, спи, командир, пока ты спишь,
 пока продолжается твой покой,
 когда ты занимаешься сексом, шрамы твои светятся в комнате темной,
 когда ты ломаешь хлеб, ломаются небеса над озерами,
 спи, спи, командир, все умирают, все рождаются,
 все переходят на другой берег свободы, смерть
 дает одно преимущество – она избавляет тебя от ответственности за товар,
 спи, спи, командир, такой ночи терпеливо ждет каждая женщина,
 шепча с опасением – ну что же ты, спи, давай, спи, спи.
 
 Смотри, какая у него темная кровь, – сказал один опер другому –
 это от усталости, как будто он не спал последние десять лет. Ага, -
 согласился тот, - или спал очень плохо. Похоже, их расстреливали в упор, - снова
 сказал первый, - сначала закидали гранатами головную машину,
 потом остальных добили, тут закрытый участок дороги, видишь,
 тут их ждали, я тоже бы сделал так, - сказал первый, - на их месте.
 Я когда-нибудь так и сделаю.
 
 И вот теперь для него уже все остановится –
 кровью на карабине, купленном в эмиратах,
 грубыми нитками, словно операционного кроя.
 и только оперы молча склонятся в запыленных бушлатах,
 и только патологоанатом с пониманьем кивнет головою.
 
 И только мама заплачет где-то в районе Вроцлава
 о сыне, которого так рано завалили эти коммунисты,
 И журавли будут потоки воздуха разгонять над застывшим озером
 мышцами, тренированными как у профессиональных велосипедистов.
 
 И весною, когда, год за годом, из Палестины будут они возвращаться,
 будут обминать эти черные места, пахнущие палеными колесами,
 будут обминать эти расположенные вдоль реки армейские части,
 обминать все озера с холодными плесами.
 Обминать эти воздушные коридоры, где так плотно минувшее,
 что время там замирает, как сердце в покойнике,
 и зная ту географию, которую они нарушили,
 ту политику и ту экономику,
 
 я повторяю следом за ними: спи, спи, любимая,
 наша жизнь так длинна, что мы
 снова успеем встретиться с теми, кто так рано от нас ушел,
 спи, стоило всем мужчинам этого континента отрубать один
 другому головы, чтобы все-таки ты могла пережить такой теплый декабрь,
 все умирают, все рождаются,
 держаться тебя, это словно держаться правописания,
 кончать в тебя, это словно кончать жить,
 вот такая история, такое прошлое, будто картофельные поля,
 к которым ты совсем-совсем не имеешь отношения.
 
 
 
 |