Спиной ко мне, лицом к экрану
сидит мой друг, клюёт жучков.
А мне каркас катамарана
всё чудится в струе урана
поверх безлинзовых очков.

С ума сойдёшь, пока приятель
переведёт глазной прицел
с ночных своих еров да ятей
на мой лужок в посконной мяте
и гомонящем долгунце.

Мычать рыдающую песню
я удаляюсь к санузлу.
Не злюсь, не козыряю спесью –
хотя и склонен к мракобесью,
когда в винил суют иглу.

Какие разные мы, право!
Прям самолёт и паровоз.
В пруду русалочья купава
ещё свежа и моложава,
но сплавил брёвна леспромхоз.

Телеэфир тогда был также
хорош, но кто смотрел ту муть?
И мы у серой трёхэтажки,
топя свой смех в пчелиной кашке,
баранки принимались гнуть.

Звон приднепровского трамвая –
вы не поверите – манил!
Дружок мой, мысленно седлая
арктического алабая,
перепевал любой винил.

Сейчас и тембр его скворечий
сошёл на сурдобаритон,
и выход к месту нашей встречи
по вышку чакр отурникечен
и за жучками закреплён.