Мне как яйца отрезал тот день операции «Ё».
А теперь все советуют лепку освоить, шитьё,
патронажное братство… Да только мечта уплыла,
как моторка с протёкшим ураном сквозь дыры котла.

Но пробил мой подснежник цемент, отряхнул лепестки,
радиацию принял на хрупкую грудь по-мужски…
Да, балбес. Да, кастрат. Но менять в этот траур мечту –
всё равно что молитву всей жизни доверить шуту.

Потому – самодельная мина, ружьё – и вперёд!
Лишний жир с шаурмы на тридцатой минуте стечёт –
и плевать, что любить стало нечем. Гипофиз-то цел –
значит, можно оправдывать подлых животных расстрел.

Новогоднюю ёлку с базара таща, старичок,
обнимавший мне плечи во весь свой тинейджерский сок,
вспомнит, как сорвалось из-за чьих-то амбиций кино,
в эпизодах которого кронам шумелось вольно.

Он повесит меня не под самую, может, звезду,
но впритёрку с машинкой – как будто я лихо веду
неподатливого мастодонта в тенистую глубь
липко-вяжущей хвои с букашками в отсветах луп.

Руку, ногу и пенис предателя он разместит
возле пасти огромной пантеры, где меч-сталактит
охраняет Снегурочку, сталью холодной гнетя
многолетнюю затхлость любительских клубов шитья.

Это время проводит свой рейд по околицам нив,
ни полфразы от имени общества не проронив.
Седовласый молчун, завсегдатай сгоревших эстрад
видит в ёлочном шарике ярких блондинов парад.

Все неслыханно счастливы, каждый в своём спорткупе.
Им, как водится, машет рукой ревизор с КПП;
под крылом необъятной мечты остаётся река
и тупее учебного рашпиля взгляд физрука.