Помнишь – жизнь я тебе, дегустатору красного, спас?
Ты приполз, как свинюка – четыре и девять промилле.
Поднимая твой слипшийся ширококостный каркас,
лифт едва не сломался: шарниры носок прищемили.

«Брат родной мой!» – стонал ты, вися на конце волоска,
пустотой заспиртованной чувствуя подлинность дружбы.
И шалфейной баландой я печень твою полоскал,
невзирая на колкости стереотипов досужих.

Протрезвев, ты забыл этот сон и ушёл за зарёй
в эту полную специй окрошку смартфонов и маек.
Час расплаты под тихий шумок отошёл в долгострой,
флудогенную тему без повода не поднимая.

Долгожданный момент благодарности зрел, как гранат,
наливаясь карминовым бликом акрила капота.
О желанном руле я выслушивал твой профанат –
и, как месячные, от него прекращалась икота.

Алкоголь дал своё или солнце пошло в рикошет –
непонятно, да и бесполезно гадать после взрыва.
По тебе уже две пятилетки червец мог кишеть,
но я спас на свою многоперстную наглое рыло.

Аппетитная и вожделенная, в чёрном суфле,
иномарка хотела моих указательных мочек
на своём ничего не понявшем ревнивом руле...
Тачка – в мясо, а руль до сих пор меня яростно хочет.

Видишь новый стилетик? Ну, шейка, клонись-ка сюда.
Захотелось мне красного – да и не резал кнура я:
говорят, удовольствия хватит, чтоб помнить года.
Жизнь я спас тебе, помнишь? Теперь я её забираю.

Льётся морс клещевинный по майке, пуская пары.
Все подробности гибели вора исследует Библус.
И уймётся душа, побеждённая песней хандры,
осознав лишь на этом этапе, как грубо ошиблась.