Чистят яблоко – и мне вручают плод
опекунских и родительских забот.
Я вздыхаю и жую,
а тем временем ладью
лоцман юный по крутым волнам ведёт.

Чистят персик от ворсинок и горбов –
будто я уже лишился всех зубов.
И пугает мух и ос
ослепительный понос
вдоль бульварных растерявшихся столбов.

Мякоть пряна и сочна, но главный стыд
в том, что цедра лечит свиньям тонзиллит,
а извилины мои
не приемлют ни кутьи,
ни стихов чужих, ни солнечных трембит.

Дали б доступ к вожделенному рулю –
я бы ездил по сосновому кремлю,
абсолютно не боясь,
что окончится сюрпляс –
и пожизненную зависть подцеплю.

Я б старательно наматывал на ус
пьес мещанских и заздравиц вязкий мусс,
удержи его в мозгу,
как мигрень или цингу,
уплотнённый лубрикаторами шлюз.

Кто б смекнул, что истлевающей заре
небожителя всё дело в кожуре,
что поток белиберды –
это повод для езды
по дорогам в купыре и янтаре?

Все же видят, что я слушатель плохой:
бомж наколотый со съехавшей стрехой.
Но для них не есть изврат
чистить мелкий виноград,
дабы я не подавился шелухой.