Давай, давай, малец, не бей в селе баклуши!
Ты ж знаешь точно, что нас спрячут здесь стога!
Давно люблю тебя – и в речке, и на суше…
Держись за груди или просто за бока.

Травить не надо душу – мне ведь не пятнадцать!
Проверь в натуре – это ж просто и легко!
С детсада ж здесь на травке начали кататься.
На нас никто не смотрит… Пахнет чесноком!

Забудь про то, что лишь вчера запретно было –
смешно, что нас смущала даже буква Б…
Давай – не медли, не нужна здесь страсть и мыло!
Ты ж мой красавчик! Зря ж я, что ли, на тебе?!

Эмансипантки есть у нас уже давно ведь!
Зачем дрожишь, дурак – включай под вздохи ритм…
Теперь и я скажу (хоть всем), что ты любовник!..
Ну вот, порядок! Взрыв твой весь во мне кипит!

*)О ямбе – не случайно! Целиком поддерживаю мысль автора поэтического словаря Квятковского 1950, о том, что система двусложников Ломоноcова безнадёжно устарела. Хотя бы от многочисленного количества неизбежных пиррихиев. Задавая себе вопрос, почему же до сих пор почти все авторы и теоретики не отказались от этой системы, считаю, что они привыкли прятать все свои синтаксические, лексические и прочие недоработки в установленной тем же Ломоносовым допустимости пиррихиев… Некрасов, перейдя на трёхсложники, сразу доказал, что в них вполне можно конструировать и синтаксически, и стилистически любую человеческую мысль. Парадоксально, но эта естественность теоретиками была признана вначале прозаической до такой степени, что не признавалась ни лирикой, ни поэзией, хотя поэзия – это образность, а лирика – это род литературы, в котором лирический герой говорит от имени автора, а не как писатель со стороны. Предложение Квятковского – отказаться от системы Ломоносова – не сработало в СССР по нескольким причинам: а) он предложил ещё нечто своё, оказавшееся ошибочным в его же самоанализе; б) авторитеты государственного масштаба всегда были в России непререкаемыми; в) не хотелось терять маршеобразность двусложников, давшую временный перевес немцам в войне, а сам Ломоносов взял эту систему у немцев; г) русская лень-матушка руководствовалась принципом – и так сойдёт; д) в России господствовала в основном придворная поэзия, в которой Пушкин умело воспользовался и своими «кровными» интернациональными интересами и прозаическими ритмами Арины Родионовны, умело внедряя их в русскую рифмованную прозу. Но есть и более глубокое основание. Некоторым поэтам удавалось и в двусложной системе писать удачные стихи, хотя на самом деле они были уже не двусложниками, а четырёхсложниками. Я же с детства пишу вообще без пиррихиев. Исключения  бывают лишь при выполнении специальных конкурсных заданий. Данное стихотворение как раз написано в комбинационном ритме: одновременно в шестистопном ямбе – как для детсадовцев, так и в трёхстопном пеоне фразовом – как для школьников старшего возраста на основе собственного фразового стихосложения с фразовыми, а не словесными ударениями. В чистом ямбе писать трудно – в русском языке мало коротких слов. К концу стихотворения вроде справился. Если о содержании, то извините, что пощадил читателя, иначе бы вздрагивали от сверхсовременной лексики. Тема возникла от противного – по подсказке ТВ ЧП с 13-леткой, упрашивавшей оперативников – не говорить маме, а то убьёт, за то, что я сама пришла от голода и сказала ему, что мне 18. Они же выследили развратника с этой очередной малолеткой. Примите и эту версию – уже как от эссеиста. Из статистического же опыта сообщу вот что. В одном из райцентров, где я проводил украинские соревнования по настольному теннису в качестве главного судьи, местное начальство рассказало за прощальным ужином, что тогда, ещё в СССР, в наружный туалет был выброшен только что родившийся ребёнок. Организовали поголовный осмотр во всех учебных заведениях. Роженицу не нашли, но девушек после 15-ти – тоже. Так что понимаю, что и мои стихи читатели могут оценивать неоднозначно! Хотя на это, я и рассчитываю, как литератор.