Роднее Коськи – только Коська в кедах,
но я уже игрушки перерос –
и «Счастлив с братом!» в жареных анкетах
пишу в ответ на ханжеский вопрос.

Мне в студень бездны чёрного нефрита –
буквально как домой, где вид на лес
пристроил кроткий фейс, два дня не бритый,
у властелина башен и колец.

Лечу на тюфяке, тобой надутом
под самую гранатную чеку,
накрытый звёздно-радужным уютом
с расплывшейся речушкой бодрячку.

Ноздря, фаланга, печень – всё смеётся;
вот только память мусора полна,
а то снискал бы славу полководца
или, по крайней мере, колдуна.

Двумя руками сжал бы Коську перед
обедом, зная впредь, что задушу,
но… кто ж тогда борцовочки примерит
для всяких разновидностей ушу?

И он, разбойник барского полесья,
не злясь и не брыкаясь, как Димон,
в мальчишеской улыбочке разлезся
до пляжей, где ветра поют: «Come on!»

…Со временем и психика утратит
самоконтроля базовый металл,
но я ещё скажу: «Спасибо, братик,
за то, что ведьму кедом растоптал!»

По кучевым снопам плеснёт мастика,
нейтрализуя фермерскую корь,
а вой заглушит гибкая пластинка,
поставленная Коськиной рукой.