Немым пространствам неба как бы покоряясь,
не знали люди слов, но каждый был готов
греметь застывшей пеною известняков,
обломкам мирозданья речь вернуть пытаясь.

Не красками, не золотым шитьём хоругви
и не пером изящным – старым мастерком
они выписывали зодческий псалом,
соборов расставляя каменные буквы.

Звук форму обретал. Тёк алфавитом. То есть,
вносил в булыжные скрижали площадей,
в черновики кроваво-красных кирпичей,
часовен древних недописанную повесть.

Мятежных крыш рвануло к небу перекрестье,
себя подняв на струях мраморных колонн,
и отпочковывался от стены балкон
с прекрасным видом на далёкое созвездье.

Века, как голоса, летят и затихают…
Седые города заносятся песком…
Но храм, взметнувший купола, уверен в том,
что их когда-нибудь найдут.
И прочитают.