В это теперь трудно поверить, но вот этими самыми глазами я видел настоящие паровозы, когда мне было столько лет, сколько тебе, и они ещё по-настоящему таскали вагоны. Иногда можно было угадать его приближение по знакам и приметам – услышать его вольный мамонтовый крик на встречном курсе, или заподозрить по копоти над товарным поездом, когда его обгоняешь. Тогда заранее вжимаешься носом в стекло и ждёшь, выпучив глаза. Но чаще он обрушивается внезапно или застаёшь его во время отдыха, когда он неподвижен, и это для вас обоих неожиданность, и тут ты бросаешься к нему с криком «ух ты», расталкивая и пугая взрослых, но всё равно не успеваешь разглядеть и насладиться в полной мере. Глаза от жадности как бы разбегаются и не успевают вникнуть в самую главную суть. Не успевают толком впитать, как промокашка, все эти мощные пушечные заклепки рядами на чёрных броневых щитах и вздутых боках, все эти сложные боевые механизмы и  блестящие никелированные шатуны, снующие в горячем скользком масле, это надёжное ощущение горячего воронёного оружия и машинной мощи, это опущенное рыцарское забрало и таран с распятой звездой. Не успеваешь крикнуть «ух ты», увидев огромное красное заднее колесо, а оно уже исчезло, и пошли стучать и завывать вагоны, и отваливаешься от окна в совершенно оглушённом состоянии, сохраняя изумление в остановившихся глазах, не слушая вопросов взрослых пустых людей, и чувствуешь себя обкраденным.
    А это его вроде бы равнодушное выражение и вечное спокойствие, когда разрываешься от восторга и любви, а ему вроде как всё равно, потому что он занят серьёзным делом. Вот если бы стать великаном и завладеть им целиком, взять его всей рукой, чтобы вволю покатать по асфальту, и ползти рядом на груди и коленях, не отрывая глаз и помогая ему пыхтеть, свистеть и стучать, вписываясь в туннели и мосты. Вот тут бы всё как следует у него потрогать, понюхать и рассмотреть по отдельности и целиком, и понять, как он устроен и в чём его тайна, и согреть его как следует в руке, и пропитаться его машинным запахом и его неодолимой и вроде бы равнодушной силой, которая что-то знает сама в себе.
    Эта сила просто не может не знать что-то после всех путешествий и грохота сквозь небо и землю. Только представить, как летишь на скорости сквозь пространство, и пробиваешь ночной космос ослепительным лучом, и трубишь всем горлом в радостном могучем крике, когда больше не можешь всё это в себе сдержать, трубишь в восторге во всю силу и неодолимую мощь. И тебя слышат далеко-далеко спящие хутора и одинокие домики с красноватыми окнами, и всем делается хорошо от твоей радости, и они вздыхают и счастливо улыбаются во сне.