Снова во всём правы тётки – вот уж неперебитая масть!
А предо мной, пока доплетусь туда, где едва контачат
два электрода одной немоты, непростая стоит задача:
ни одного пацана за баранкой по пути не проклясть.

Миллион бы давали – миссию запорол бы, как клёш:
забывается цель, когда видишь чужую реальность рядом.
Твоя-то при всей отваге на свеженький дышит ладан,
но ты пескарём на крючок вербовочный не клюёшь.

Этих бы вечно козырных – безгрудых, зато в платках –
срывающих на мальчишках невысказанное сыну –
каждую! За хребет! Как бешеную гусыню –
в струбцину, в компот из лимфы, под трактор – и на плакат.

Как хочешь, так и толкуй: ей семьдесят – значит, жди,
пока она всюду сунет всезнающие моргала!
Ходили бы пацаны лишь нужду справлять без болгарок –
те б языки закрутили в испанские бигуди.

За каждого диссидента, оставленного ужом,
бросать бы шакалью поросль с обрыва, смакуя подвиг,
да чтобы их кровным чадам стенания были пофиг,
если козырность господствует в разговоре чужом.

Так бы проснулась самка главного в мире мента,
думая, что влиятельна и, как сто лет назад, лунолика,
и встрепенулась: «Э! Что, козырь – уже не пика?!»
«Нет, – ответил бы я. – Не сельская лимита».

Я из-за них болиды пустыми глазами ем.
«Кюшай, зайчонок, кюшай!» – воняют помадные пасти.
При всём безразличии к власти мне нужна смена масти,
чтоб мог защищаться парень от них. И не важно, чем.

…Последними жирными желудями заброшенный двор набух.
Ни продуктового грузовичка, ни песен за поворотом.
Я предлагал хвалёному Богу оставить дежурную роту
мальчишек на этом острове. Но он оставил старух.