Для чтения наших историй в кладовке хранится бром, воскрешением всех мертвых заняться бы на досуге, избавлены от несовершенства были с таким трудом (мощи святой Варвары, спасенье в духе), а ты им говоришь: «Мне тут не хватает пар для игры в крокет, и Федоров наш прекрасен, и всё-таки мы порой выпускаем пар посредством создания бесперспективных басен». Конечно же ясно, что лучше купить слона, в посудной лавке с утра сторговать конфеты, деконструкторы в масках Шиша и Псоя, третья волна, запчастей на всех не хватает, но вот, согреты собственной совестью (Мальбрук собрался в путь, все подстаканники в поезде, веер для леди), ужели приедем однажды куда-нибудь, из копытца козленочка пить предлагают медведи. Испей, сестрица, и козленочком станешь тож, а так удобней для всех и тебе прилично, и не надейся, что кто-то здесь точит нож, сказано «Вечно хранить и питаться лично». И не надейся, что кто-то тебя найдет, копытцем по темечку с нежной душой огреет, дальние страны и долог наш перелет, и переплет под правой рукой немеет. Сестрица Иванушка, глупый дурашка наш, вверх тормашками ходишь по белу свету, цепляешься волосами за горный кряж и думаешь – всё проститься должно поэту, даже отсутствие горных кряжей не остановит нас в переустройстве на десятерых квартиры, тем более Пряжка, консьержка, восьмой этаж, сроки сантехники, в тонком астрале дыры. Каждый приносит котенка и просит продлить им lease, ждать-то немного осталось, и всем по серьгам тут скоро, в наших лесах в заводе тут бедных Лиз с таким перебором – какая-то просто свора. И по всем приметам скоро затопит нас, провинциальное детство свое скрывая, будем скорбеть: «Ну вот, отменили квас, зернышко вырвали силой из каравая». Целое зернышко кто-то пускай клюет, кому не лень клевать по зернышку рядом. Скоро на Ладоге станет прозрачным лёд, Маруся спрячет на грудь свою склянку с ядом, и все твои верны живы, все они прямо тут, все они смотрят в тебя и ворошат руками, и в силу привычки теперь никогда не умрут, останется пруд и томящийся тут Мураками.