В покой ущелья – от ненужных войн,
от мёртвых взглядов, из постылых клеток –
сбежать и слушать,
как пасётся конь,
и как на склоне вскрикивает кеклик.

Чужой собор в себе пустить на слом –
а утром лёд,
как тонкое стекло,
сломать в ведре – и как душа хотела
с ночной водой и тот и этот склон
и пик вдали – вобрать,
вобрать всем телом.

Внизу, где нищи краски и слова,
оставить груз и перейти экватор –
туда, где конь, и горная трава,
и горная вода – голубоваты.

Над гулкой бездной, где уступ торчит,
где жадно жизнь,
вжимаясь в камень, лепится –
сдавить мозоли скрюченной арчи
и стуком сердца сосчитать столетия.

Верни мне душу, бездна – видишь, я
припал к твоим руинам и пилястрам
очищенный –
без злобы и ружья,
без символов своей постылой власти.

Ошибшийся в своей величине,
я перед судным взглядом беззащитный,
как муравей,
забравшийся ко мне
на горный пик колена по ошибке.

Я тоже заплутавший и смешной.
Но всё же равный
в пустоте великой
чему-то там – следящему за мной,
следящему
с рассеянной улыбкой.