Скажешь, я для них – не собачка?
«Поешь, потом чесать будешь блох...»
Как будто бы сто раз трогал тачку
и в девяноста случаях глох.

Заговорил Корчагин в рыхлом теле!
До этого не слушались гантели
ни поролона рук, ни злости ног.
Теперь воспринимайте как поэта
того, кому несвежую конфету
макали в прокисающий творог.

Голод не актуален. Витрина пестротоварная
вряд ли украсит зрелище бестротуарное.

И ты благодаришь за гренки с калом
хозяйку двух размокших шалашей,
а друг твой совершает первый слалом
на «Таврии», ветра гоня взашей.
Витрины превращаются в барочное
цветов заиндевелое бессрочие,
слеза течёт – и шепчет: о-поз-дал.
Кто при таком раскладе клал на родичей,
тот всё-таки герой, а не вандал.

Мне б уехать туда, где тайком сожжены
прошлогодняя главная ёлка страны,
уголовное дело Ежова
и напутствие мне от внебрачной княжны
в те года, когда не был изжёван.
Для такой слишком личной задачи
тормошить сыновей двух гордячек,
хоть круть-верть, хоть верть-круть – немажорно
на просторах бескрайнего дёрна.

Мажорам не бабло – мастерство далось,
как если шла бы речь о ходьбе.

И разве же я мопсик? Я – водоросль,
нашедшая персону в себе.