А ветер все жиры мне перетёр,
над пашнями воркуя и глаголя.
Он так и не просёк позывов боли,
вплетая стон дождинок в жёлтый флёр.

Он просто облепил мою мозоль
огромной тучей антиоксидантов;
при этом убеждения сектантов
оставили себе всё ту же роль.

Подвешенный на газовой струе,
ищу глазами свой сайгачий альчик:
чем больше хлама выкинул, тем жальче
рулады, если роешься в старье.

Хотя и без того мою тоску
готовы растащить на сувениры,
чтоб впитывалась льдами соляными
бессонница в паслёновом соку...

Я - прах. Иначе полз бы вдоль дорог,
рискуя быть закормленным тортильей -
да так, что лучше б нарики пустили
мясную тушу жертвы в сладкий грог.

Спасибо тем, кто труп мой не зарыл
с талантом ерепениться и мяться
и выбрал для меня из всех кремаций
хомячью оболочку с парой крыл.

Вон знак - кажись, "петлять запрещено" -
трудягой установлен, фриком сломан...
Вокруг него - моторов мерный гомон,
беспомощность мандатов и чинов...

И песня, параллельная лучу,
летит, ероша зонтики моркови.
Нахал я, как-никак: при Чумакове
загробный свой романс под нос мычу.