Последний поезд тянется на свет,
врастая в сизый дым чужих затиший.
Ты скошенный, привидившийся след
отчаянно стереть пыталась трижды,
седая Ночь – праматерь свитых лет.

Последний сын сафьяново обут
для свадебного «да» печальной Терры –
твой младший День, не ведающий пут,
беспечно скор и ветренен без меры,
и поезд в нём игрушечен и пуст,

и блазнится вагонное окно
холодным бликом, изумлённо долгим.
Припомнишь всё – и камедь, и рядно,
замрёшь, услышав сорванный на вдохе
сыновний голос… вскинешь руки, но

тысячекратно вдовая сноха
уже медово выласкала ложе,
с утра она пожертвует на храм
и прошлое своё опять низложит
к заступнически явленным ногам,

и примет День в объятия свои,
пустое чрево выстелив подзолом.
Молчание языческих сивилл
живородящим выплеснется словом,
и ты считать устанешь до семи.

Когда устанешь до семи расти,
замкнёшь восьмёркой рельсовые дуги,
и поезд в бесконечности пути,
сжимая петли севера и юга,
очертит центробежности тупик.