Господин оформитель выходит из дома, встречает Елизавету, говорит ей: «Вот так вот носишь высокие чувства, к груди прижав, а они измарают тебе воскресную кофту, сживут со свету, и будут светиться в твоем подреберье – известный науке сплав». Как ты будешь смотреться на нашем кофейном столике – кофе пить из фарфора чайными чашками, от чаепития громкого не устав». А она говорит: «Зовите меня Незнакомкою – всё устаканят скоро, спишут на орфографию, произведут устав». Вот вы ходите с ворохом виз бесчисленных, и в Североамериканские Штаты шлете фотографии своей камеристки, надушенные «Красной Москвой», это у других жизнь, а у тебя видимость, слышимость, ты не сможешь свинтить, куда ты, будешь ходить с фонарем и пугать себя: «Кто живой?». Начинайте писать с отступом влево: «Над безднами Петрограда проплывает книжный ангел, раскачивая ладью. Блоку снится набор для юного рыболова, жена его очень рада, но все равно надевает шляпу с вуалью и говорит: «Адью». Оформите нашу прописку здесь по всем правилам стихосложения, расходуйте экономно – ну дочитаешь до половины, а дальше на чем стоять, ну выбираешь невиданных авторов из прошлогоднего сонма, ставишь на них ударение, сверху кладешь печать. Лучше совсем замолчать – оформить свою судьбу в византийском стиле, заморозить в каком-нибудь холодильнике, пламенном леднике. Милый мой, милая, вы ведь меня любили? А ледоруб вы держите вовсе не в той руке. Лучше себя заморозить со всеми стихами разом, потом доставать их из-под обломков льдины по одному, и посмотрел на нее немигающим черным глазом, искоренение вечности на дому. Лучше себя любить, а шутить как всегда другими. Елизавета сморщилась бубном, как дама треф, как мне себя забыть, как же мне оказаться ими, и поднимает полость – мышиный мех.