Люблю Отчизну я, но странною любовью.
                                                                М. Лермонтов
Проскрипи, перо, словцом отзовись,
Чтобы мысли я в душе не держал
И большое положил на скрижаль —
Расскажи-ка ты о странной любви…
И пускай в моей сберкнижке нули
(Разве счастье только в звоне монет?),
Полюбил я светлый Родины лик,
А она меня — всё нет, нет и нет…

Думал я, она пристрастна к речам, —
Бесполезно всё, зови не зови.
Как в подушку я рыдал по ночам
От такой неразделённой любви…
Глубоко в душе задёрнув печаль,
Стал расспрашивать я умных мужчин —
Где упрятаны фонарь иль свеча,
Что осветят корни первопричин.

Кто же бросит тот спасательный круг,
Обойти мне как фатальное «НЕТ!»,
Чтобы Родина внезапно и вдруг
Воспылала и любовью ко мне.
Долго я и бесполезно искал,
Достан был (и не один) аксакал,
И в конце концов один федерал
Мне мыслишек из инструкций надрал.

Их неслабая писала рука —
В дополнение к стальному штыку —
Со времен небезызвестных ЧеКа
Для немногих, кто всегда начеку.
Однозначно и без обиняков,
Но с металлом, уловимым едва,
Четко сказано для всех тупняков,
А вот, собственно, и сами слова:

«Что любовь, мол, есть одна из утех,
От которых прошибает слеза,
Но с поправкой — любит Родина тех,
Кто подставит ей безропотный зад.
А кто чешет то затылки, то лбы —
Не избранники счастливой судьбы,
Уготовлен им удел на щите
Или тщетная возня в нищете».

С грустью я протёр очки и глаза,
Осмотрелся (подтвердит мне любой —
Чем мощнее и послушнее зад,
Тем сильнее и взаимней любовь).
И взяла меня такая тоска,
Был бессилен даже томик Басё (1),
Кровь стучала возмущённо в висках:
«Через зад, увы, здесь строится всё…»

Только что себя бессмысленно злить,
Что упрямому ответить виску,
И нашёл тогда я выход — залить
Аж по горло «Солнцедаром» (2) тоску…
И весь вечер на диване пластом
Пролежал, пытаясь мысли унять:
«Может, счастье это самое в том,
Что в любимцах не имеют меня,

Ведь при всех раскладах в нежной зиме
Заметёт мои следы (не слова),
А из всех твоих бескрайних земель
Мне и надо той земли метра два,
И в неё уйти я с грустью готов,
Одиночеством своим дорожа,
Ты же, Родина, имеешь шутов,
Тех, которые о чувствах жужжат.

Разливается журчащий родник
Живописцев, живописок и проч.
И куда ни глянешь — каждый из них
Или кум твой, или сын, или дочь.
Заведя родимых в «нужников круг»,
Сытно кормишь их из ласковых рук —
И текут из них слова, что вода,
И за всё они тебе благода…

Сын такой (ну, в крайнем случае, зять)
Что угодно лобызать тебе рад,
Те из нот беря, которые взять
Сможет даже и не каждый кастрат.
Пусть другой тебе трубит. Без обид.
Знать, не мне тебе, Отчизна, трубить,
Сколько хочешь пидарасов люби,
А меня теперь не надо любить».

И тогда повеселел я слегка
Оттого, что ничего мне не жаль,
Кроме деток да ещё языка,
Позволяющего в рифму жужжать.
Заведя свой необычный архив,
Я, алхимик, из росы и фигни
Вызываю чувства мыслей-стихий,
Может, дело-то всё именно в них,

Или дело в ней, престранной любви,
Знать, закручена она неспроста.
Может, стоит поменять, оживить
Отношенья, взгляды, позы, места...
Друг же мой на сей нехитрый гамбит
(Он пожарный) с высоты каланчи
Мне твердит: ПОЭТОВ БУДУТ ЛЮБИТЬ,
Но… другие… хоть по двум из причин:

Ведь поэт (себе нередко во вред)
Как иной, тебя не сдаст, не продаст,
И что сможет передать вам поэт —
Никогда не передаст педераст.
Так что нечего ему горевать,
Продолжает пусть валять дурака,
А писать ему — что жвачку жевать
Всем обычным или необыкам (3).

И, пока он держит ухо востро,
Есть пока ещё фигня и роса,
Ты поскрипывай, поэта перо,
И… не только то, которым писАть.
Ты скрипи, перо, для слёз и утех,
Ведь поэт (пусть даже в роли бомжа) —
Самых честных правил дядя, из тех,
Коих надо бы б хотя б уважать.

И глядит поэт в Отчизны своей
Очи ясные с улыбкою «Ч-и-и-з!»!,
Примечая: есть такое у ней,
Нет чего у всяких прочих Отчизн.
Хоть немного, но умеет она
Делать в мире всё же лучше других,
Поднимая в душах гордость со дна —
Пусть трепещут все Отчизны враги.

Это то, чего у ней не отнять,
Как ни пробуй тут и как ни крути,
Это то, чего умом не понять,
А тем более кому превзойти.
Приподняв немного тайны мохер,
Вот они, сермяжной правды азы:
Показать умеет Родина путь
И великий да могучий язык.

Примечания:

1 Басё Мацуо — японский поэт XVII ст.
2 «Солнцедар» — напиток прошлого столетия, умудряющийся,
несмотря на отсутствие даже намёка на рекламу, вместе с другим
напитком «Золотой осенью» быть едва ли не самыми потребляемыми
напитками населения одной шестой части суши планеты.
3 Необык обыкновенный — животное-мутант, выведенное искусственным
способом в ХХ ст. американскими учёными-генетиками в штате Оклахома.