«Ту» трубный,
грудь турбиной сдвинув,
ключицей тучу в клочья
растерзал.

А в фюзеляж ему
хардтрешный горний грохот
на четвертушку неба
отставал.

В снегу тропу
спацеровала сучья тичка.
Каучконос ноги прессует
следа боб.
Терпит, скрипит.
Семь вилок рыбьих в снег
синичка
чиркнула, обогнув
брильянтовый сугроб.

Кость-ветка
локтем дохло тычет в запад.
А тот притих.
У них там чай, рассвет.
А тут -
постылых сопель
вкус и запах.
Кляксы ворон - в неон
в унылый снег,
бинтуя клювов крюки.

Смеркает.
Доходит, дохнет день,
конвульсий дрыб терпя.
Но пульсом живчик
в переносицу  уткунулся
и шланг к компрессору
ворочает, хрипя.

Еще снега,
еще в ночи морозы.
Гуляет лед,
кует слюдою меч дорог.
Но поджимает бабка
тающие ноги,
и прочь на норд-норд-ост
уносит
культи этих ног.

С утра весна
и солнце гатит окна,
и дребезжит синкопами карниз.
Подъем!
Замшелый сонный кокни.
И в слизь, по лестницам,
просящим спаниелем,
вниз.