В  грязном  подвале,  в  городе  ангелов,  в  прошлом  веке,
Когда  рок-н-ролл  обзаводился  кумирами  и  гробами,
Я  видел  нетрезвого  поющего  человека,
Человек  пел  песню  об  Алабаме.
А  в  это  время,  в  районе  бесконечно  долгого  постоянства,
Строили  на  костях,  ломали  и  снова  строили,
Я  тогда  еще  не  родился,  а  после  –  дурея  от  пьянства  –  
Я  очнулся  в  автобусе,  в  районе  Гостомеля…
И  это  было  бы  чудом,  если  бы  я  знал  хоть  немного  больше  
Чем  то,  что  мой  дед  остался  под  шпалами  БАМа,
Я  открыл  глаза  –  это  была  граница  с  Польшей,
А  человек  все  еще  пел  об  Алабаме…
В  конце  концов,  я  очутился  в  каком-то  ресторане  в  Америке,
В  ресторане  не  пели  песен,  но  непрерывно  читали  Бродского,
Я  заказал  триста  водки,  борщ  и  вареники,
И  ностальгию  от  Би-Би-Си  и  Новгородцева.
Я  ел  свой  борщ,  вспоминая  надпись:  «Помиловать!
Выслать!  Пускай  там  хоть  усрется  своими  стихами!»,
А  рядом  проснулся  Джим  и  заплакал:  «Милые!
Спойте  мне  песню  об  Алабаме!»…