Жан-Луи Давид хотел рисовать Марата, смотрел на сепию, кобальт, лазурь, а Марат угрюмо вспоминал, что в парламентских прениях стойкий отёк когда-то получив, при искусственном освещении не выходил из трюма, этот чердак-каюта, когда-нибудь нас с тобою, к божественной смуте примешанных, не разбирая даты, с парохода чужой современности сбросят вниз головою, чтобы жить в ожидании премии или уже зарплаты, Шарлотта строчит платок, опостылевший тёрн сливовый. В мире много пустых случайностей, если, других жалея, душить его чем-то другим, ну испортишь кисейно-новый, никто не поймет, «Черт бы взял тебя, Галатея» - напишут в углу, так мало подрамников, не поместилась снова, покупает индийскую пену и соль морскую для ванны, какая разница мне – вначале ведь было слово, и потому с тех пор слова не в пример чеканны. А платье нужно старое, сверху еще передник, Марья Ивановна, можно растить алоэ? Этот живой мертвец – немыслимый привередник, каждое утро смотрит в толпу и ищет лицо другое, которое можно бы возлюбить, как плоть свою, несуразно, греть ее перед сном угольями, и, лелея, верить, что это ты. Но я ведь на всё согласна, и берегу кинжал на птичьей груди, как змея. Носи в себе свою смерть, а я рисую так быстро – она войдет, поднесет тебе список, они ведь уже убиты? Можно мне вас любить тихонько, а пост министра не бывает пустым, в прихожей грустят Хариты. Не поднимайте глаз на меня, читайте как можно дольше, храбрым в своем безумии некуда плыть отсюда, если я выйду отсюда, хочу непременно в Польше дом с мезонином – могу же я верить в чудо. Он открывает конверт без адреса и без марки, красивые девушки часто безграмотны свыше меры, Жан-Луи Давид – классицист, потому застывают парки, и крадут из буфета фарфор онемеченные химеры. Можно мне вас любить – я не просто стальная дева, чудо из Нюрнберга, выжжена темной хною песня моя, начинается песня слева, но вы медленно тонете, чем-то подобны Ною, и погружаетесь в эти воды – больше я не увижу, как покидает душа пределы привычной плоти. Жан-Луи Давид посмотрел на холст и увидел простую жижу, и достал кинжал, чтобы жизнь свою оправдать в работе.