На этой карточке сняты, кажется, мы с тобою. Ты под вуалью, а я доедаю люля-кебаб. Милая Полинька, я не хочу быть куклою восковою, попеременно то нищ, то влюблен, то слаб. Ты попрекаешь модисток и пьешь с соседями по партеру, все они – бедные люди, и этим слегка горды, потом открывается занавес, примем Сарду на веру, всё, что написано как заклинание пустоты. Милая Полинька, утром не будем питаться вчерашним бредом, сразу пойдем в тратторию, молча нарушив сплин. Официант заботливо нас обвенчает пледом, скажет: «У вас последний, в общем, всего один». Что же ты делаешь, Полинька, рядом со мною в мире, так вот протянешь руку выбить мою скамью, сколько твоих шагов, подумай, всего четыре, для равновесия в мире что-нибудь дожую. Нет для тебя прощения, Феденька, вынуть руку из-под корсажа – с глаз не опустится плотная пелена. Наши соседи в партере чувствительны, словно сажа, и в ощущениях смерть прошлогодняя им дана. Это, конечно, фигура не нашей речи – выйдешь на улицу, бросишь извозчику: «Teufel, вези вперед». Думаешь – этот мир взвалить бы себе на плечи, ну а его уже нет, теперь вот и твой черед. На этой карточке сняты, кажется, мы с тобою – ты доедаешь печень трески, а я в макраме гляжу, а сверху архангел с дудочкой, вовсе ведь не с трубою, и я свяжу ему ёлочку, видит мой Бог, свяжу.