Грушенька ищет наточенный нож, позвать бы истопника – снова чадит на даче, так ничего не сбудется, если не взять в свои руки канву сюжета и что-то не учудить. Будет, конечно, по слову его, а не как-нибудь да иначе, в рай бессловесности тянется белая нить. Мы поселились здесь в двадцатом году, ходили на вечера поэзии, вместе читали Дебора, не того, о котором подумали – однофамилец и вор. Всё образумится, нет ничего, только скоро – так повторяем с каких-то неведомых пор. Вот мой счастливый принц, мальчик-звезда, веленевая закладка, золотой обрез, теснение, сладость и сулема, верить приходится, словно привычка, повадка, эта загадка ложится в мои закрома. Мы летим весною на север – здесь можно разбить себя средь шумного бала, случайных ран не бывает, Аннушка знает – здесь поворот, дети и кошки выходят из холода чайных, жаром вокзалов согреты. Высот и широт здешних не знаю, редкие виды роятся, Грушеньке сердце тревожа, солнце садится за озером, ловишь луну сачком – она ускользает вспять, в сачке остается пыльца мотылька и змеиная кожа, всё это не множа, себя никогда не понять. Грушенька ищет наточенный нож – вот мой счастливый принц, мальчик-звезда, иллюстрированная погрешность, плачь о несбывшемся, о двустороннем движении, о простом, жизнь разлагая на слоги, где ость искажает нежность, и во взаимности искажения чистым гори листом.