Не знаю: возможно, совсем  ни к чему

Раненья  смертельные — словом  лечить...

Тем более,  если едва ли  поймут,

Хоть,  вроде,  и слушают...

Что ж,   помолчим.

Давайте  молчать,  как доныне могла.

Простите,  забыла  немой  уговор,

Где  право  дано — закусить  удила.

И незачем — всплески,  сумятицу,  вздор.

Излишня  подробность  живых мелочей...—

Всё ясно и так?  Дай-то Бог.  Хорошо б.

Молчу. За молчаньем — бессонных  ночей,

Догадок,  прозрений  жестокий  озноб.

Я стольким об этом боялась...
                                                   Боюсь

И тех, для  кого откровенья — ни в грош,

Как будто  осколков  бессмысленный  груз:

Здесь  больше  сгодились бы  чушь  или  ложь.

...А мне суждено  понимать  и  внимать

И слышать — и бед отголосок,  и бред,

И не экономить  души и ума

На  ближних и дальних,  летящих на свет.

А время  души  задувает  свечу:

Молчишь,   говоришь   ли — потом   переврут.

Когда  обнаружится,  что  поутру

Уже не откликнусь.

                               И так намолчусь.

И словно — не только прижизненный — крест,

До горькой улыбки — знакомый  сюжет:

Где  в  эхе,  летящем  до самых  небес,

Я буду  вас  слышать...

А  вы  меня — нет.