Наплывы дождя сливаются с ходом часов.
Но это не дождь идет и не часы уплывают, -
это пространство заперло время, задвинув засов,
и вдалеке, на дуге, обозначился голос трамвая.
Дождь в феврале, влажность вафельных кровель,
женственность, но не желанность, нагих дерев,
и непотопляемость времени вместе с настырностью крови,
топоты капель пространства и фонарей перегрев.
И сам ты - словно в коконе, в бенуаре
(слышатся дальние хоры: фон - анти-фон);
зрителей мало, дождь, на сцене стоит фебруарий
в тоге зимних итогов, глава блестит, как плафон.
Надо прощаться, финал, и в общем - допето;
корзины с цветами, занавес, а за ним - котлета
холодная на бородинском, гримерка, стакан коньяку,
и мартовская наяда: худа, но - развеять тоску.
Снова пространство приблизилось, время отстало,
каждое свой совершает труд незаменимо,
и надо б куда-то сбежать - ни много, ни мало,
но все трамваи в депо или вовсе мимо,
неясно куда, да и погода, поди, ненастье...
И я открываю глаза: дождь идет и часы уплывают,
пространство рябит, как в полоску обои, и настежь
распахнут, стоит фебруарий, как в столбике ртуть нулевая.