То ли пуст покуда просторный гроб,
то ли с ложа женский зовущий смех,
только ляжет, если сказать: ложись,
белый-белый пепел небесных костров –
эти вихри здесь называют снег,
этот холод здесь называют жизнь.

А со звездой во всю ширь ледяного лба
бродит ведьма полей, имя ей Судьба,
сын ей вещий сон, муж ей страшный суд.
Но всегда страшит людей красота,
если не пустой расписной сосуд.
Но всегда таинственна пустота.

Оттого, что тыква крупней хурмы
и таит незримую глубину,
достоевский дух щекотал умы,
и защитный чих им вменял в вину.
А корова всегда говорила "мы"[муы-ы!]
но доили при этом её одну –

нам не надо страну другую
(нам бы здесь бы мошну тугую),
свято место, оно же пусто!

Люди вениками торгуют,
люди долларами торгуют,
морды квасят, как ту капусту.

Потому что они истлеют,
потому что за всё заплатят,
потому что кругом искусы, –

манекен на холме белеет,
манекен в подвенечном платье,
манекен невесты Исуса.