“А утром, напившись досыта
И ближних колодцев патоки,
Они, помолившись Моцарту,
Несли свою блажь на паперти”.
                     Виктория Малько

1

Я почти с неизменностью прав
Даже в своих отношениях с равными.
Что, скажите, что
Хочет доказать этот тщедушный служка
Мне – архиепископу и графу,
Высокому от Бога и по рождению?
Некоторые злые языки
Имеют наглость утверждать,
Что я с ним груб
И регулярно унижаю
Его человеческое достоинство.
Но как, скажите, мне быть с ним,
Когда он почти каждую минуту
Демонстрирует мне,
Архипастырю Церкви Петровой,
Свое полное своеволие и непокорность?
Возьмем хотя бы тот неоспоримый факт,
Что я лучше него играю на скрипке!
И вот, когда я из самых лучших,
Самых что ни на есть высоких побуждений
Желаю внести исправления
В его корявые, по временам, пассажи,
Каким жестоким
И ничем немотивированным негодованием
Встречает этот негодник
Мою преданную, теплую
И дружескую заботу о нем!
(Войдет ли когда-нибудь
В эту маленькую
И совершенно непутевую голову
Одна простая
И совершенно очевидная истина:
Никому, никому не дано
Превзойти итальянцев ни в музыке,
Ни в подлинных и высоких образцах
Величественной христианской веры?)
Конечно, конечно,
Нельзя отказать ему
В некоторой доле таланта
И редкостной работоспособности.
Но, Боже,
Как он совершенно недопустимо вскипает,
Когда я имею снисхождение следить
За его далеко не всегда
Достойным поведением
И за его далеко не всегда
Приличными знакомствами.
Хамство этого невероятного выскочки
Из раза в раз
Самым отвратительнейшим образом
Выводит меня из себя.
Не будь я духовным лицом,
Все это давно бы кончилось тем,
Что я приказал бы
Какому-нибудь из своих верных слуг
Спустить его с лестницы!
Но, слава Богу, это совершенно невозможно
И вовсе мне не к лицу.
Ведь это может быть
Многими неверно истолковано,
И потом,
Ведь я же наместник всесильного Бога,
Доброго и всесильного Бога
На этой грешной земле.

2

Только Музыке побоку звания, ранги и касты.
Только Музыка здесь – это пеночка на молоке.
Может быть, может быть, неожиданно прав архипастырь,
Если волей судеб для него я всего лишь лакей.

Здесь тебе не Париж, и любимцев не чтут на эстраде.
Музыканты вообще здесь особенный род поваров.
Архипастырь мотивом смущен? Уберем, Бога ради.
Архипастырь чихнул? Будь здоров, будь здоров, будь здоров.

В этой жизни кудрявой как будто и я не последний,
Эти пальцы разбужены, нотные темы остры.
Хорошо же писать мне литании или обедни –
Каково их писать ради матери или сестры?!

Да, ему пятьдесят, это мне только стукнуло двадцать.
Да, хлеб с маслом полезен, полезен и не отменен.
Мне придется служить, мне придется ему поклоняться.
Завтра снова идти, завтра снова идти на поклон.