Из Катулла
3 в
Вопрошаешь, зачем и я невесел?
Бедный птенчик погиб моей подружки.
Мало в этом приятного мой милый,
Что почила любимой канарейка.
Чтобы жизнь уберечь таких созданий,
Нужно быть беспримерно осторожным,
Ведь довольно лишь дверь закрыть неловко
У нее, цокотухи, перед носом…
Эти рыбки и птички бесподобны
В пузырьках, щебетаниях и крошках.
Ты их холишь и преданно лелеешь,
А в ответ – нет гарантии на счастье.
Рыбка, птичка! Чего им не хватает,
И при жизни понять совсем не просто.
А приставится рыбка или птичка,
Не поймешь, отчего она издохла.
И тогда раздаются крики, всхлипы.
Отказать им в законности – не должно.
А меж тем, что скорбеть о малой птахе, –
Сколько их уж в поэмах перемерло?!
Из Катулла
14 в
Милый друг, удружил ты мне на славу!
Хоть, конечно, тебя о том просил я,
Но такого, признаться, результата
Ожидать в страшном сне не доводилось.
И еще ты пытаешься перечить,
Что ты сделал мне страшного такого?!
Ты мне сделал страничку в Интернете
На каком-то для всех доступном сайте.
И теперь, что под утро, что под вечер,
Ни дождем не рассеяны, ни градом,
Там на сайте теснят меня сто тысяч
Гениальных задолженников слова.
Пусть же пишут свои шальные вирши!
Но читать их невольные созданья
Невозможно мне с первого куплета,
Да и я им, похоже, что не в радость.
В благодарность тебе найду я муку!
Как не ведать мне, чем тебе потрафить.
Подберу самых пасмурных поэтов, –
На страницу твою их кликать стану.
Из Катулла
45 в
“Акма, Акма, душа моя, подружка! –
Говорил ей заплаканный Септимий. –
На кого же могла меня ты бросить,
Если ты была всей моей душою,
Если мир мне в тебе одной являлся,
Если радость была моя с одною
Лишь тобою легка и неподкупна?!”
А Амур наш, слезу смахнувший слева,
Справа капнул слезой в великой скорби.
Но, холодный, молчит могильный камень.
Нет ни гласа, и тень далекой Акмы
Заблудилась впотьмах бескрайних Орка.
“Ах, не спас нас от бед Амур-владыка!
Ах, не лев, – говорит Септимий жалкий. –
С навсегда побелевшими глазами
Разлучил нас, а злая лихорадка!”
А раскисший Амур, и снова справа,
Крупно капнул слезой в великой скорби.
Против жизни, несущейся жестоко,
Никакие приметы не помогут,
Никакие прикрасы и причуды.
В вихре дней, беззастенчиво текущих,
Оказавшись действительно дороже
Всех сирийских богатств и всех британских,
Улетай, недоступное блаженство.
В небесах ли, из плоти ли и крови,
Все Венеры, увы, несовершенны!
Из Катулла
117
Много в подножии муз явилось теперь депутатов,
И бизнесмены собой творческий мучат союз.
Пишут все больше бурду, но премий имеют немало.
Это и не мудрено: боссы всегда на коне.
Вызовет зависть едва ль список затасканных премий,
Всякий приличный поэт мзды от искусства не ждет.
В ваши ж творенья, друзья, плюнуть забудет потомок.
Жалко бумаги, чернил.
Кто это станет читать?
Из Катулла
118
Лесбия, что ж я тебя полюбил паче сонма ахеянок нежных?
То ты плечом поведешь, то ты бросишь уклончивый взгляд…
Нету такого словца, чтоб в запале ты мне не сказала,
Нету уздечки такой, чтобы норов подобный сдержать.
Выбери я от начал неказистей предмет воздыханий,
Разве пришлось бы за страсть мне подобную цену платить?
Верно б я был семьянин. Верно б двое или трое детишек
Криком встречали б меня, обгоняя благую жену.
Был бы почтенен мой дом, как то сказано – “полная чаша”.
Всяк, указав на него, прославлял бы порядок и честь.
Ныне же где я сижу? Здесь, в подножии смертной богини,
Той, что Киприды стройней, и капризней, и алчней стократ.
Цену хваленой любви – ах, минутной, неверной – не сложит,
Хочет того и сего, а чего – и не знает сама.
Старость нещадно пока ее золотой не источит,
Будет в беспамятстве дней только грезы свои обонять.
Разве хоть в этом тебя, о Лесбия, я не достоин?
Боги в безбожной игре на мучение создали нас.
Из Катулла
119
Что, Амфифилия, ты от меня, лысоглавого, хочешь?
Хочешь и мужа иметь, и любовь от меня получать?
Память мою бередишь, сладко нывшие в юности раны
Думаешь возобновить сладкогласым напевом своим.
Нет, затянулись давно, – ты напрасно меня распаляешь.
Знаешь ли, зрелым годам сухогрудая впору мораль.
Ты хороша и теперь, Амфифила, да я уж не мальчик:
Что мне в кровати одной с непоседливым мужем бывать?!
Еще из Катулла
Дорогая, любимейшая Акма,
Что намеки любви мне говорила.
Извини мне, но больше я не буду
Добиваться живительных свиданий.
Нам увы! Стерегут нас сотни тысяч
Дорогих для отчизны верхолазов,
Норовят все в округе испоганить,
Если что-то пожрать они не в силах.
И поскольку легко возьмутся толпы
Каждый день нам травить наш непременно,
Лучше скрыться от бед поодиночке,
Так хотя бы есть шанс какой-то выжить.
Ты, наверно, заладишь причитанье:
“Ах ты сволочь, зачем ты Акму бросил?!”
Не скорби! По-любому я не буду
Забавляться с соседской Амеаной.
|
